К нам осень не придёт (СИ)

— Софи! Ты говоришь что-то странное, — с упрёком сказала её мать. — Я не понимаю…

— Прошу простить, Софья Дмитриевна, увы, я в самом деле должен идти. Но я был необыкновенно счастлив… — Левашёв произнёс это так скорбно, что смог бы разжалобить и каменную статую.

Он нарочно не договорил, прерывисто вздохнул, поклонился и поспешил за доктором Рихтером.

* * *

Когда они с мужем садились в карету, Анна чувствовала, как её бьёт уже не выдуманная, а всамделишная дрожь — настолько невыносимо ей было расставаться с князем Полоцким. Но ещё до этого — то ли нервы её сдали под непосильным грузом, то ли они и вправду вдруг захворала — когда доктор Рихтер считал её пульс и слушал дыхание, ей стало весьма нехорошо. Полоцкий велел лакею принести тёплое покрывало и горячего чаю; доктор же, попросив у хозяйки салона какие-то снадобья, добавил их в чай.

Анна была порядком напугана: у неё снова, как той, предсвадебной весной, болела и кружилась голова. Голоса окружающих то звучали громко, точно молотками били по голове — то отдалялись, стихали, то напоминали жужжание комаров. Анна прижала руки к лицу. Похоже, на самом деле лихорадка… Только бы не лишиться чувств! Её почему-то напугала эта мысль. Где-то в уголке сознания всплыла та самая болезнь, галлюцинации, родная мать — а потом, вместо неё, ласково улыбающаяся мачеха со своим зельем…

— Нет! — прошептала она. — Я не буду ничего пить из ваших рук!

— Аннушка, да что такое, голубушка моя! — успокаивающе загудел доктор. — Ну же, выпейте лекарство, ничего страшного! У вас небольшая лихорадка, только и всего.

Она резко приподнялась на локте, увидела доктора и Полоцкого, который смотрел на неё с необыкновенным вниманием.

— А… Катерина Фёдоровна?

— Нет её здесь! — заверил доктор Рихтер. — Вы же с супругом вдвоём приехали, а сейчас его найдут, и вы сразу отправитесь домой. Завтра я вас навещу. Успокойтесь же, всё хорошо…

Слушая мягкие увещевания доктора, Анна всё-таки отпила какого-то лекарства — на вкус оно ничуть не напоминало то, что давала ей мачеха. Ей стало чуть легче. Что же, тогда надо спросить Любу, не пыталась ли Катерина Фёдоровна сама приготовить падчерице чай или какой-нибудь отвар…

Хотя… Здесь ведь нет никакой Катерины Фёдоровны! Похоже, она действительно нездорова, вот и мерещится всякое.

— Как вы, Анна Алексеевна? — спросил Вацлав Брониславович с истинной тревогой. — Лучше ли вам?

— Да, благодарю.

Сердце её затрепетало, когда он опустился на колени возле её ложа и снова поднёс к её губам чашку — на этот раз она выпила всё до капельки. Полоцкий смотрел на неё с неподдельной тревогой, точно… Точно для него было страшно важно, чтобы с нею было всё в порядке.

— Вацлав Брониславович, вы так добры. Простите, если я испортила вам вечер — вы, верно, желали бы теперь танцевать или играть в карты, а не скучать около меня, — пролепетала Анна, не очень понимая, что говорит.

— Не стоит об этом, — нахмурился Полоцкий. — Вам надо поскорее ехать домой и лечь в постель.

Тут появился Владимир Левашёв с натурально расстроенным видом; он ещё не успел произнести ни звука, как Анна нутром почуяла опасность, точно приближение грозы.

— Анюта, душенька, что же такое? Тебе нездоровится? Идём же, мы сию минуту едем домой… — Владимир решительно оттеснил князя и сделал движение, чтобы подхватить её на руки — но Анна резко отстранилась и села.

— Благодарю вас, не нужно: я прекрасно могу идти сама. Не стоит беспокоиться.

Левашёв закутал Анну получше в покрывало, велел прислуге найти её кашемировую накидку; Анна же была вынуждена опереться на его руку, чтобы наконец проследовать к карете. В присутствии мужа она не осмелилась говорить с князем Полоцким, опасаясь выдать себя, и лишь кивнула ему на прощание.

И никто не знал, когда же они снова встретятся.

* * *

Всю обратную дорогу Левашёв молчал и сидел, отвернув голову и пристально глядя в окошко кареты. Анна не обратила на это внимание: ей и без того было о чём подумать. Копыта лошадей звонко отстукивали по мостовой, мимо проплывал ночной Петербург, ещё не остывший после необыкновенно тёплого дня. Сейчас Анна чувствовала себя почти хорошо, если не считать лёгкого озноба; удивительно, что же это случилось с нею на приёме?

Около их двухэтажного особняка на Моховой, что в темноте вместо серого казался угольно-чёрным, карета остановилась, и Анна вышла, не дожидаясь, пока Левашёв предложит ей руку. Она пошла вперёд, сбросила покрывало и накидку в гардеробной, и, занятая своими мыслями, направилась в гостиную. Надо приказать подать чаю — сейчас ей всё равно не уснуть.

В большой гостиной топился камин, горели свечи: мачеха и Елена тоже не спали. Элен шила что-то из детских вещей, у Катерины Фёдоровны в руках было вязание. Анна рассеянно поздоровалась, присела в одно из бесчисленных мягких кресел, обитых тёмно-бордовым бархатом. Она поглядела на сестру и улыбнулась ей…