К нам осень не придёт (СИ)

Она чувствовала, что ни одного дня не может больше оставаться в доме Левашёва. Елена была в некотором недоумении, отчего это Анна вдруг решила пожить на природе; пришлось симулировать усталость, нездоровье и желание отдохнуть в тишине. К счастью, погода установилась ясная, с небольшим морозцем. Анна велела Любе уложить в сундук её тёплые вещи, упаковать любимые краски, кисти, холсты… Кроме кучера с ними никто не ехал: в стрельнинской усадьбе имелись несколько старых испытанных слуг, оставшихся там после смерти Калитиной-старшей, матери Алексея Петровича Калитина. Анна ни за что не взяла бы с собой никого из мужниного дома.

Она не помнила, что происходило до того, как она очнулась, точно после тяжёлой болезни, в своём будуаре. Она сидела в кресле, полностью обессиленная: болела и кружилась голова, сердце бешено колотилось, во рту было сухо, будто ей насыпали туда песка, глаза резало — даже огонёк свечи был невыносим, руки и ноги дрожали от слабости. А когда Анна глянула на себя в зеркало, то испугалась ещё больше: на неё смотрело серое лицо с чёрными потёками под глазами. Какой кошмар, а ведь рядом с ней стоял невесть откуда взявшийся князь Полоцкий!

Она ничего не понимала, и князь ничего не объяснял. Тут же появился доктор Рихтер, спешно вызванный Любой — он выслушал Анну, пощупал пульс, осмотрел горло, измерил температуру… Ничего определённого они не узнали — доктор предположил, что «Аннушка, вероятно, угорела — оттого и головная боль, и слабость», велел Любе открыть окна, принести чаю с сахаром и закутать барышню потеплее.

Люба принялась суетиться, доктор распрощался — а Вацлав Брониславович всё это время стоял, будто монумент, рядом с креслом и почти ни слова не сказал. Только когда они с Анной остались наедине, и она поблагодарила его за заботу, он начал расспрашивать её. И ей показалось, что они вернулись в то пасмурное утро в усадьбе Завадских.

Полоцкий хотел знать, кто подарил ей ферроньерку с рубином — на этот вопрос она честно ответила, что драгоценность приобрёл Владимир Андреевич, а уж потом Элен уговорила Анну принять её в подарок. Дальнейшее ей даже вспоминать было страшно; Анна поёжилась и плотнее закуталась в меховую полость.

Уже известным ей подчёркнуто-спокойным тоном Полоцкий сообщил, что нашёл Анну в ненормальном состоянии, напоминавшем наркотический дурман, из которого её было никак не вывести. А виной этому оказалось не что-нибудь, а подаренная ферроньерка.

— Что вы хотите этим сказать, князь? Уж не утверждаете ли вы, что меня опять пытались убить? Этой вот вещичкой? — она повертела в руках рубин, оправленный в золото.

— Да, но я склонен предположить, что дело не в самом рубине, а в шнурке, на котором он располагался, — невозмутимо ответил Полоцкий и натужно откашлялся.

Если бы голова не болела так сильно, наверное Анна расхохоталась бы до слёз.

— Я не шучу, графиня. Понимаю, вам неприятно это слушать, но я не могу ошибаться два раза подряд. В усадьбе Завадских кто-то спровоцировал нападение борзой, которая убила бы вас или серьёзно покалечила. Теперь же вас пытались отравить очень странным способом. И оба раза за покушением, вероятно, стоят ваши близкие…

— Вы сошли с ума, князь, если решили, что я буду второй раз выслушивать этот вздор! — Анна устало вздохнула. Ей не хотелось быть невежливой, но она слишком плохо себя чувствовала. — Доктор Рихтер в вашем присутствии сообщил, что я отравилась печным угаром. Вы же, думается, находитесь в плену навязчивой идеи, раз повторяете одно и то же каждую нашу встречу.

— Ваши диагнозы столь же точны, как у доктора Рихтера, — пробормотал Вацлав Брониславович и снова несколько раз кашлянул. — Вы хоть помните, что видели в бреду? Что представляли себя цветком в саду, розой?!

Нет, она ничего не помнила — кроме того, как решила не снимать подарок, который оказался ей настолько к лицу.

— Ну и как же, по-вашему, меня собирались погубить ферроньеркой? И где, кстати, этот самый шнурок? — лениво поинтересовалась Анна.

— Точно не знаю, но, возможно, шерсть была пропитана каким-то зельем, вызывающим бредовое состояние. Такое бывает, если надышаться опиумом. Что касается вашего второго вопроса — этот шнурок я уничтожил. Он убил бы вас, если бы я случайно не решил сегодня вас навестить.

— Довольно, князь. — Анна постаралась встать и, к собственному удивлению, даже не пошатнулась, лишь оперлась на спинку кресла. — Я поняла, к чему вы снова клоните, и не желаю продолжать этот разговор.

— Анна Алексеевна! Подождите. Я лишь хочу, чтобы вы были осторожны. В прошлый раз вы рассказали, что горничная вашей сестры принесла вам платье и обувь, обрызганные смертельно опасным зельем, нынешним же утром вы получили в подарок драгоценность, едва не убившую вас. Неужели это не наводит вас на мысль, что вы в опасности?