К неведомым берегам

Поиски нарт, подтаска их к дороге, освобождение утопленных в снегу собак, починка изгрызенных зубами запряжек заняли целых три дня. Путники выбились из сил, не подозревая, что настоящие трудности ждут их впереди: внизу началась весна!

Не только не приходилось полежать на нартах, наоборот, их приходилось поминутно вытаскивать, переправлять, стоя по пояс в шумливых потоках вешней воды, поддерживать, чтобы не опрокинулись, подымать опрокинутые и, наконец, тянуть их на себе вместе с обессилевшими собаками по обнаженным и даже местами обсохшим каменистым тропинкам.

- Думал, никогда не оправлюсь, захвораю и умру в Аяне, - рассказывал впоследствии Невельской, - а стоило увидеть из-за горы на синей глади моря верхушки корабельных мачт, все недомогание мигом исчезло и готов был бежать до них, не останавливаясь.

Радоваться было чему: очистилось от льда море, и от Корсакова прибыл транспорт "Охотск" с продовольствием для предполагаемого поселка в заливе Счастья. Радость отравляло отсутствие сведений об Орлове, ушедшем к заливу Счастья пешком еще в начале зимы.

В Аяне Невельской застал начальника порта капитана Завойко в больших хлопотах перед отъездом на Камчатку. Приказ о назначении его начальником Камчатки и Петропавловского порта доставил ему Корсаков на "Охотске".

Завойко все еще находился под обаянием авторитетов Лаперуза, Бротона, Крузенштерна и особенно Гаврилова. Он по-прежнему скептически относился к амурским затеям Невельского и давал это понять. Обиженный Невельской мстил тем же, понося и только что пройденную Аянскую дорогу и Аян, затею Завойко. Кроме того, Завойко продолжал отстаивать целесообразность упразднения Охотска и переноса его в Петропавловск.

- Неужели вы не понимаете, - кипятился Невельской, - что этот перенос нелепость? Петропавловск беззащитен, и даже один (только один!) крейсер может его уничтожить и отрезать всю Камчатку.

- Неужели вы не понимаете, - в тон ему отвечал Завойко, - что Охотск ежегодно губит десятки кораблей? И чем раньше уйдем оттуда, тем лучше. А гавань и бухта в Петропавловске - лучшая в мире. Куда же идти?

- Да, да, - поддакивал новый начальник Аяна, алеутский креол Кашеваров, уже дослужившийся до чина капитан-лейтенанта. - Идти больше некуда.

- На юг надо идти, искать гавани по проливу до самой Кореи, обшарить южную часть Сахалина - вот что надо, - горячился Невельской, - а вы стараетесь сосредоточить две незащищенные гавани в одной, тоже незащищенной. Что это, по принципу "бери одним ударом обе"?

- Не защищена - надо создать защиту, - вспыхнул Завойко, силясь, однако, сказать возможно спокойнее, но вместе с тем и побольнее кольнуть собеседника. - А в десятый раз проверять проверенное много сомнительнее, чем укреплять существующее: пустая фантазия и авантюра - не одно и то же, но они - родные сестры.

Незаметную трещинку во взаимоотношениях Невельского с Муравьевым (генерал-губернатору не нравилось, что Невельской критически относится к идее перенести порт из Охотска в Петропавловск) эти ссоры с Завойко, близким Муравьеву, могли углубить. Невельской это сознавал и был недоволен собой, но кто же из них троих, одинаково преданных делу и одинаково стойких и убежденных в своей правоте, мог уступить в этом благородном соревновании? А между тем трещинки мало-помалу открывали пути для клеветы и интриг.

Встревоженный отсутствием сведений об Орлове, сумрачный и сосредоточенный Невельской прошелся по складам и резко потребовал себе все, что мог вместить стоявший на якоре корабль.

- А вы, Василий Степанович, возместите себе все из Охотска, там теперь много окажется лишнего, - сказал он Завойко.

- Совершенно верно, вы правы, капитан, - согласился тот, - но вы категорически требуете, как начальник экспедиции, и это невольно возбуждает во мне протест, в то время, как я отдал бы без возражений просто Геннадию Ивановичу, по-дружески. Я хочу предложить вам еще часть своего продовольствия, а для себя сумею на "Охотске" получить новое.

Геннадий Иванович смутился, хотел было извиниться, но вместо этого выдавил из себя одно короткое "спасибо". Остался недоволен и Кашеваров. "Поплясал бы ты у меня, - подумал он недоброжелательно. - Жаль, что я еще не принял порта: показал бы я ему фигуру из трех пальцев..."

Невельской, так же, впрочем, как и Завойко, оказался в двойной зависимости: от Муравьева, как чиновник для поручений, и от Российско-Американской компании, которая поддерживала экспедицию деньгами и платила обоим особое жалованье.