К неведомым берегам

Тогда осажденные, выбежавши из крепости, подняли на копья одного из матросов и ранили Баранова пулею в руку навылет, а Повалишииа — копьем в бок. Кадьяковское войско дрогнуло, побежало… Ситхинцы выли и плясали от радости.

Обоим отрядам пришлось отступить. Орудийный огонь всех кораблей прикрывал отступление. Арбузов, продержавшись до темноты, благополучно погрузил на лодки свою артиллерию и вернулся на корабль.

Не замечая сгоряча серьезности своего ранения, Баранов, блестя по-молодому глазами, оживленно рассказывал Лисянскому о неудавшемся штурме и даже шутил:

— Вот кадьяковский старшина Нанкок так перепугался, что говорит: «Что хочешь делай, Ликсандр Андреич, а вперед ни за что не пойду!» — «Знаю, говорю ему, — что вперед не пойдешь, но ты хоть не бегай назад и не подавай дурного примера другим…»

Лисянский, получив от Баранова право действовать по своему усмотрению, приказал открыть по крепости огонь из всех судовых орудий. Это подействовало, ситхинцы выкинули белый флаг. В переговорах с парламентерами Лисянский потребовал аманатов и выдачи взятых в плен нескольких кадьяковцев, а кроме того, поставил условия, чтобы до тех пор, пока не будет заключен мир, никто не смел выходить из крепости и ни одна лодка не отплывала от берега.

Ситхинцы приняли эти условия, но аманаты доставлялись туго, по одному, в течение целого дня. К вечеру их набралось всего несколько человек.

На корабле провели тревожную ночь, а на следующий день продолжалась та же канитель: присылались уполномоченные, которые рассказывали, что мирные переговоры задерживают разногласия между тойонами.

Выведенный из терпения Лисянский потребовал сдачи крепости. Ситхинцы согласились, но сидели в крепости по-прежнему, а посланному ответили: «Ожидаем прибылой воды…»

Но и прилив не изменил положения. Ситхинцы продолжали испытывать терпение осаждающих. Ночью наступила мертвая тишина. Ни плача детей, ни лая собак не доносилось больше из ситхинского селения.

Наутро над крепостью с громким карканьем кружили бесчисленные стаи ворон. Посланные на разведку лазутчики удостоверились, что крепость пуста. Ситхинцы оставили ее ночью, бросив всю свою флотилию и запасы вяленой рыбы.

Отряды вступили в пропитанную зловонием крепость, где оставлены были только три старухи.

Даже привыкший ко всему Баранов то и дело крепко зажимал себе нос, ступая по отвратительной, сочно хлюпающей жиже, и вдруг, пораженный, остановился. Перед ним в лужах запекшейся крови с почти отделенными от туловища головами валялись десятки собак. Некоторые еще судорожно дергали лапами… Так всегда поступали колошинские племена, дабы собаки своим лаем не обнаружили тайны их передвижений.

Через несколько дней «Нева» ушла в Кадьяк на зимовку.

Баранов, не медля ни одного дня, приступил к постройке новой крепости.

9. В Стране восходящего солнца

25 августа посол прибыл на корабль в сопровождении священника, правителя Камчатки, коменданта крепости, командира конвоя капитана Федорова и собственной военной охраны. Посольство направлялось в Японию.

Молебен. Краткие прощальные речи. Шумный, как всегда, подъем якорей. Салюты… И «Надежда», украсившись чуть не до самого флагштока парусами, медленно и важно направилась под слабым ветерком к выходу из Петропавловской бухты.

Дурная, пасмурная и холодная погода загнала всех в каюты. Опять началось усиленное чтение всего, что было о Японии. Читали Кемпфера и Тунберга, вырывали и тащили друг у друга книжку Синбирянина «О Японе». Ее читали группами вслух, как юмористический журнал, и весело хохотали. Японцы замкнулись в себе и неслышно двигались по кораблю зловещими тенями. Их страшил уже не на шутку приблизившийся час ответа перед суровыми законами страны. Резанов с головой ушел в изучение японского языка и подробнейшей инструкции графа Румянцева, местами изложенной в виде предполагаемых и задаваемых японцами всем иностранцам вопросов и рекомендуемых ответов. Отрываясь от этих занятий, он часто призывал Шемелина и, давая разные наставления по поводу предполагаемой торговли с Японией, в конце концов сделал выписку из Кемпфера и вручил ее Шемелину на заключение.

Резанов насчитал годных для ввоза два десятка разных товаров, а для вывоза — целых двадцать шесть.

— Эк, нагородил твое превосходительство! — смеялся Головачев, пробегая показанный ему Шемелиным обширный список. — Все свалил в кучу, и серьезное и пустяки.

— Да есть, есть, — улыбался Шемелин. — Вы правы, Петр Трофимович, вали валом, как говорится, а после разберем. Приедем в Японию, все постараемся выяснить.