К новой свободе

Поразительно, что и правые либертарианцы, и «новые левые», основываясь на совершенно разных позициях и используя абсолютно разную риторику, пришли к сходному представлению о деспотической природе массового образования. Так, Альберт Джей Нок, великий индивидуалист и теоретик 1920–1930-х годов, осудил систему образования за то, что она, побуждаемая необоснованной эгалитарной верой в равную обучаемость каждого ребёнка, загоняет необучаемые массы в школы. Вместо того чтобы позволить учиться в школе ребёнку, обладающему необходимыми для этого склонностями и способностями, в школы принуждают ходить абсолютно всех детей – якобы ради их же блага, а в результате мы имеем сломанные судьбы тех, кто не годится для школы, и резко ослабленные возможности учиться для действительно обучаемых. Нок также проницательно критикует нападающих на «прогрессивное образование» консерваторов за снижение образовательных стандартов, происходившее из-за того, что в школьные программы вводили курсы вождения автомобиля, вязания или выбора дантиста. Нок отмечает, что раз уж вы загнали в школу множество детей, не способных усвоить классическое образование, вам приходится менять программу и включать в неё профессиональное обучение, доступное наименее способным детям. Фатальным изъяном являются не новшества в образовательном процессе, а стремление к универсальному образованию, реакцией на которое становится отказ от его стандартизации[2].

Такие критики из «новых левых», как Джон МакДермотт и Пол Гудман, со своей стороны утверждают, что средний класс загонял детей низших слоёв населения, многие из которых обладали совершенно неподходящими для этого ценностями и склонностями, в систему государственных школ, задуманную как инструмент приобщения к среднему классу. С точки зрения какого бы класса или идеала образования эти заявления не произносились, смысл их критических претензий остаётся тем же: огромное число детей принуждают посещать учреждение, которое им совсем не интересно и не подходит.

В самом деле, если обратиться к истории создания обязательных для посещения государственных школ, мы обнаружим, что главным мотивом был не абстрактный альтруизм, а конкретное желание придать массе людей качества, отвечающие идеям и желаниям власть имущих. Непокорные меньшинства должны были влиться в состав большинства, а всему населению надлежало привить гражданские добродетели, главной из которых всегда была покорность аппарату власти. Если уж решено, что массы будут получать образование в государственных школах, каким образом эти школы могли не стать мощным инструментом насаждения лояльности к органам государственной власти? Мартин Лютер, вождь первого движения Нового времени за обязательное государственное образование, сформулировал это требование в знаменитом письме 1524 года правителям Германии:

Досточтимые господа… Я настаиваю, что гражданские власти обязаны заставить народ посылать своих детей в школу… Если уж правительство может принудить граждан, пригодных к несению воинской службы, носить копьё и аркебузу и исполнять прочие военные обязанности во время войны, то насколько больше его право потребовать, чтобы народ послал своих детей в школу, потому что в этом случае у нас идёт схватка с дьяволом, который хочет скрытно истощить наши города и наших князей[3].

Как видно, с точки зрения Лютера государственные школы должны были стать незаменимым инструментом «схватки с дьяволом», т.е. с католиками, евреями, неверными и конкурирующими протестантскими сектами. Современный поклонник Лютера и обязательного обучения счёл нужным добавить, что

неизменная положительная ценность требования, сформулированного Лютером в 1524 году, лежит в… утверждении священной для протестантской Германии связи между государственной религией и обязанностью каждого получать образование. Нет сомнений, что именно этим было создано то здоровое общественное мнение, которое позволило Пруссии воспринять идею обязательного школьного обучения намного раньше, чем Англии[4].