К новому берегу

— Я хочу знать, куда делся мой сын… кому тогда вы отдали его? Не думайте, что я собираюсь вас в чем-нибудь упрекать. Вы делали то, что в подобных случаях делают местные власти.

— Разрешите спросить, где вы сами находились в то время? Почему вы сами не заботились о своем сыне? — В голосе Друкиса появилась резкая нотка.

— Я был в тюрьме, — спокойно ответил Ян.

— За какие дела?

— Ни за какие. Меня подозревали в нелегальной политической деятельности. Этого оказалось достаточно.

— И долго вы просидели так, ни за что ни про что?

— Больше одиннадцати лет.

— Что-то не слыхал я, чтобы ни в чем не виноватых людей держали столько времени в тюрьме, — усмехнулся Друкис.

— Об этом вам следовало бы поговорить с Поммером.

— Кто это?

— Начальник рижской Центральной тюрьмы.

— У меня нет ни малейшего желания знакомиться с этим уважаемым господином, — засмеялся Друкис — Ну скажите на милость — одиннадцать лет! Как медленно, однако, работают у нас судебные органы. Вас давно освободили?

— Полторы недели тому назад.

— А, так вы даже и свежего воздуха еще не понюхали как следует.

Друкис задумался. Он хорошо помнил случай с маленьким Айваром. Друкису казалось, что к этому делу никогда не придется возвращаться, его ответ Ильзе Лидум был достаточно ясным и понятным. Кто бы мог подумать, что на сцене когда-нибудь появится такая важная персона, как отец мальчика.

— Господин Друкис, я надеюсь, вы поможете мне, — продолжал Ян. — Я не уйду, пока не узнаю, куда девался мой сын.

— Боюсь, что вам все же придется уйти ни с чем, — ответил Друкис. Сняв роговые очки, он долго протирал запотевшие стекла.

— Почему вы так думаете? — спросил Ян, стараясь говорить спокойно, хотя это стоило ему больших усилий.

— По двум причинам, — ответил Друкис, продолжая заниматься очками. Со второго этажа лились звуки какой-то красивой грустной мелодии — наверно, включили радиоприемник. — Вы сами сказали, что торги происходили более одиннадцати лет тому назад. Это значит — все акты и другие документы давно сданы в архив, и у меня нет никакой возможности найти нужные вам сведения. Это первая причина.

— А вторая? — спросил Ян, перегнувшись через барьер, будто намереваясь схватить Друкиса за плечи.

Писарь инстинктивно отодвинулся и нащупал в кармане брюк револьвер.

— Вторая причина, что ваш бывший сын уже давно усыновлен, — сказал он. — Он многие годы носит другую фамилию, и у него теперь другой отец. Согласно закону и высказанному усыновившим его лицом пожеланию, ни один государственный служащий не имеет права выдать вам об этом какую-либо справку. Это для того, чтобы бывшие родители и другие родственники не мешали воспитывать его. Вы утеряли все права на своего сына, господин Лидум, и я при всем своем желании ничем не могу вам помочь. Я не желаю попасть в тюрьму. Вам тоже не надо было попадать туда, тогда сегодня все было бы в порядке.

Лицо Яна помрачнело.

— Значит, не скажете? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

Друкис пожал плечами.

— Мне нечего сказать вам. У вас еще есть ко мне вопросы, господин Лидум?

— Послушайте… — прошептал Ян. — Попробуйте на минуту очутиться в моем положении. Если бы на месте моего сына был ваш сын и сегодня бы вы стояли здесь за барьером, как нищий, у которого отняли самое дорогое в жизни Поймите мою боль, прошу вас…

— Никто ничего у вас не отнимал, — ответил Друкис. — Сами потеряли, и хорошо, что потерянное нашли люди, которых никому не приходит в голову сажать в тюрьму. А теперь извините — у меня дела. Будьте здоровы…

В знак того, что разговор окончен, он сел за стол и уткнулся в бумаги. Со второго этажа, из квартиры Друкиса, опять донеслась чудесная мелодия — это был танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро» Чайковского, мелодия, знакомая всему цивилизованному миру. Человеку, которому принадлежал этот приемник и который безусловно причислял себя к цивилизованным людям, Ян Лидум, уходя, бросил всего одно лишь слово:

— Дикарь…

— Потише, вы… — Друкис угрожающе повысил голос. — Иначе можете опять попасть туда, откуда вы недавно вышли Оскорблять государственного служащего при исполнении служебных обязанностей…

Но Яна Лидума уже не было в канцелярии. Когда он вышел на рябившую от летящих снежинок улицу, в его душе бушевала буря.

«Неужели потерян? — спрашивал он себя. — Навсегда потерян для меня? Это невозможно. Я не допущу, нет, нет… Друзья мне помогут… мы обыщем все окрестности, объездим всю Латвию, и если только он жив… я найду его! Да, да, Друкис, найду! Твое молчание не поможет!»

Снег падал крупными хлопьями, заслоняя небо, солнце, и казалось — наступил вечер. Размеренно, широко Ян Лидум шагал по дороге — он шел обратно в уездный городок, к Ильзе и Артуру.