К оружию! К оружию!

— А какое сегодня число? — спросил Шэм, вытирая стакан.

Он всегда вытирал стаканы. Правда, никто понять не мог, куда он девает чистые.

— Пятнадцатое августа.

— Какого года?

Шэм Харга улыбнулся или, по крайней мере, пошевелил мышцами вокруг рта. Шэм Харга успешно заведовал «Реберным домом» вот уже много лет. Он всегда улыбался, никогда не кормил в кредит и быстро понял, что большинство посетителей предпочитает, чтобы еда состояла из четырех пищевых групп: сахар, крахмал, жир и подгоревшие хрустящие кусочки.

— Дай мне пару яиц, — сказал Ваймс. — Но чтобы желток был твердым, а белок жидким, как патока. А еще я хочу бекона, твоего особого бекона, покрытого твердыми узелками, и чтоб на нем болтались кусочки жира. И ломоть жареного хлеба, от одного вида которого сводит желудок.

— Непростой заказ, — покачал головой Харга.

— Вчера тебе удалось его выполнить. И дай мне еще кофе. Черного, как полночь в безлунную ночь.

Харга удивленно посмотрел на капитана. Сегодня Ваймс вел себя как-то странно.

— Так тебе черный кофе или нет? — уточнил он.

— Очень черный.

— Но как это?

— Что как?

— В безлунную ночь на небе всегда много звезд. Их лучше видно. И горят они очень ярко. Безлунная ночь может быть достаточно светлой.

Ваймс вздохнул.

— Пусть это будет безлунная ночь, когда небо затянуто облаками, — сказал он.

Харга внимательно посмотрел на кофейник.

— Кучевыми или перисто-дождевыми?

— Извини? Что ты спросил?

— Кучевые облака располагаются низко, поэтому от них отражается свет города, понимаешь? Кроме того, свет может отражаться от кристалликов льда…

— Хорошо, хорошо, — сдался наконец Ваймс. — Я хотел сказать, что у безлунной ночи цвет в точности как у твоего кофе. Наливай.

— Слушаюсь, капитан!

— И пончик. — Ваймс схватил Харгу за замызганный передник и подтянул к себе так, что они оказались нос к носу. — Пончик такой пончиковый, как самый обычный пончик, сделанный из муки, воды, одного крупного яйца, сахара, щепотки дрожжей, корицы по вкусу и джема, желе или крысиной начинки в зависимости от национального или видового предпочтения. Все понятно? А не такой пончиковый, как что-либо метафорическое. Просто пончик. Один пончик.

— Пончик.

— Да.

— Так бы и сказал.

Харга отряхнул передник, обиженно посмотрел на Ваймса и отправился на кухню.

— Стой! Именем закона!

— А как зовут закон?

— Откуда мне знать?!

— А почему мы его преследуем?

— Потому что он убегает.

Дуббинс был стражником всего несколько дней, но уже успел понять один важный и основополагающий факт: пройти по улице, не нарушив тот или иной закон, — невозможно. В распоряжение стражника, решившего провести с каким-нибудь гражданином увлекательную беседу, предоставлен целый мешок потенциальных обвинений, начиная с Непреднамеренного Околачивания Груш и заканчивая Неумышленным Оскорблением Чьей-Либо Извращенной Нравственности, Будучи Существом Не Того Цвета/Формы/Вида/Пола.

На мгновение ему в голову пришла мысль, что любого человека, не бросившегося наутек при виде мчащегося на него с огромной скоростью Детрита, можно обвинить в нарушении Акта О Смертельной Глупости от 1581 года. Но сейчас не было времени раздумывать над этим. Кто-то убегал, а они догоняли. Они догоняли, потому что он убегал, а он убегал, потому что они догоняли.

Ваймс расположился за столом с чашкой кофе в руке и принялся рассматривать предмет, найденный на крыше.

Он походил на укороченный вариант флейты Пана — при условии, что Пан был ограничен шестью нотами, причем одинаковыми. Трубочки были сделаны из стали и сварены вместе. По одной стороне шла зазубренная полоса металла, похожая на расплющенную и вытянутую шестеренку, и от предмета сильно пахло фейерверками.

Он осторожно положил его рядом с тарелкой.

После чего изучил рапорт сержанта Колона. Фред Колон явно потратил на его составление кучу времени и, вероятно, пользовался словарем. Рапорт гласил: