К оружию! К оружию!

— Заводной механизм, ну, для приведения в действие моей машины. И ничего не получилось.

— О.

— У пружины есть предел, как бы туго вы ее ни заводили.

— Разумеется. Да. А иногда приходится заводить пружину до упора, — кивнул Витинари. — И молиться, чтобы она не лопнула.

Выражение его лица вдруг изменилось.

— О боги… — прошептал он.

— Простите? — не понял Леонард.

— Его привычка. Он же не ударил по стене! Может, я зашел слишком далеко?…

Детрит сидел на полу, и от него валил пар. Он чувствовал голод, однако есть не хотелось, хотелось думать. По мере того как температура понижалась, повышалась эффективность работы его мозга. Ему необходимо было чем-то заняться.

Он подсчитал количество кирпичей в стене, сначала в двоичной системе, потом в десятичной и, наконец, в шестнадцатеричной. Числа возникали в мозге и проходили сквозь с него с ужасающей послушностью. Он открыл для себя умножение и деление. Затем придумал алгебру — на пару минут это его заняло. А потом он почувствовал, как отступает туман чисел и являются далекие сверкающие вершины многосложных исчислений.

Тролли эволюционировали на возвышенностях, в горной местности, которая прежде всего была холодной. Их кремниевые мозги привыкли работать при низкой температуре. А тепло сырых низменностей замедляло скорость работы мозга и делало троллей бестолковыми. О, тролли, решившие переселиться в город, зачастую были весьма умны, но, оказавшись там, становились тупыми.

Детрита считали слабоумным даже по городским тролльим стандартам. Но это объяснялось лишь тем, что мозг его оптимально работал при температуре, которой не могла похвастать даже самая холодная анк-морпоркская зима.

Однако сейчас температура его мозга приближалась к идеальной. К сожалению, эта температура была лишь незначительно выше той, при которой тролля ждет верный Смерть.

Часть мозга задумалась над решением данной проблемы. Вероятность спасения существовала, причем шансы были достаточно велики. Но ему придется покинуть склад. А это означало, что он снова поглупеет, и это было так же точно, как E = mc².

Значит, стоит поторопиться.

Он вернулся в мир чисел, настолько сложных, что у них не было значения, только промежуточная точка зрения. И продолжал замерзать в ожидании Смерти.

Достабль добежал до Гильдии Мясников мгновением позже Дуббинса. Огромные красные двери были распахнуты — явно пинком, — сразу за ними сидел на земле маленький мясник и потирал нос.

— Куда он направился?

— Туда.

А в главном зале Гильдии метался кругами верховный мясник Герхард Стелька. Уцепившись за кожаный передник и упершись ногами в могучую грудь мясника, Дуббинс умудрялся размахивать перед лицом Герхарда хорошо наточенным топором.

— Повторяю, либо ты немедленно отдашь мне его, либо я скормлю тебе твой же нос!

Толпа мясников-практикантов старалась не вмешиваться.

— Но…

— Не спорь со мной! Я — офицер Стражи.

— Но ты…

— Так, господин, последний шанс. Давай его сюда!

Стелька мученически прикрыл глаза.

— Но что тебе нужно-то?!

Толпа выжидающе затаила дыхание.

— А, — Дуббинс несколько пришел в себя. — Э-э… А я что, не сказал?

— Нет!

— Знаешь, я был твердо уверен, что сказал.

— Ты ничего мне не сказал!

— О. В общем, мне нужен ключ от склада фьючерсной свинины.

Дуббинс спрыгнул на пол.

— Но зачем?

Перед его носом снова замелькал топор.

— Я же просто спросил, — полным отчаяния голосом попытался оправдаться Стелька.

— Там замерзает до смерти мой товарищ по Страже, — сообщил Дуббинс.

Когда главные ворота наконец открыли, вокруг уже собралась целая толпа зевак. По камням мостовой со звоном запрыгали льдинки, и на улицу вырвался сверххолодный воздух.

Иней покрывал пол и ряды туш, следующих из настоящего в будущее. Тем же инеем была покрыта огромная, вмерзшая в пол глыба, очертаниями напоминающая Детрита.

Совместными усилиями глыбу вытащили на солнечный свет.

— А его глаза так и должны то зажигаться, то гаснуть? — осведомился Достабль.

— Детрит! — закричал Дуббинс. — Ты меня слышишь?

Детрит заморгал. По мостовой запрыгали льдинки.

Он чувствовал, как рассыпается в его сознании чудесная вселенная чисел. Температура, повышаясь, сжирала его мысли, как пламя огнемета — сугроб.

— Скажи же что-нибудь! — закричал Дуббинс.

Башни интеллекта, высящиеся в мозгу Детрита, горели и рушились.

— Эй, посмотрите-ка сюда! — воскликнул один из мясников-практикантов.

Внутренние стены склада были исписаны числами. По оледеневшим камням змеились уравнения, сложные, как нервная система. В какой-то момент математик перешел с чисел на символы, но вскоре и этого оказалось недостаточно. Скобки, словно клетки, заключали гигантские формулы, но сравнивать их с обычными математическими формулами было бы все равно что сравнивать город с картой.

По мере приближения к цели они становились все проще, однако за этой простотой скрывалась неимоверная, поистине спартанская сложность.

Дуббинс, не отрываясь, смотрел на ряды чисел и непонятных знаков. Он знал, что не сможет разобраться в них и за сотню лет.

Иней таял на теплом воздухе.