К последнему морю

– Видишь, Саин-хан, мой старик не хочет пить этой морской воды. Но ведь это еще далеко не "последнее море". Это только залив, где надеется от нас укрыться на кораблях убежавший от тебя мадьярский король Бела вместе с остатками его разбитого войска. Не старайся, предатель Бела! Тебе от нашего копья не скрыться!

– А кто тебе сказал, что на одном из этих кораблей король Бела?

– Захваченные пленные: они клянутся, что Бела и его свита на этих кораблях ждут попутного ветра.

– Я хочу сам говорить с пленными.

– Сейчас, мой повелитель, они будут здесь.

Субудай повернул коня и хлестнул плетью. Саврасый засеменил обратно ровной иноходью.

Свита Бату-хана расположилась на склоне холма, перекидываясь шутками, и всматривалась вдаль. На бирюзовой поверхности моря, как стая белых лебедей, рассыпались бесчисленные корабли с повисшими от безветрия парусами. Солнце переливалось яркими блестками на едва колеблющейся морской глади.

В этой свите находились: болезненный сын Бату-хана Сартак, братья Орду и Берке, летописец Хаджи Рахим и несколько темников. Слуги с запасными конями и навьюченными мулами растянулись вдоль дороги. Прибывали новые группы татарских всадников. Все жадно стремились к заветному бирюзовому морю, на берегах которого ожидалась какая-то новая перемена, более счастливая пора в наступлении на "вечерние страны" и дележ новых захваченных богатств.

Послышались крики и вопли. Несколько татарских всадников гнали десятка два пленных. Они были избиты и ободраны до крайности. Все пленные были в овчинных безрукавках, расшитых цветными узорами, и широких шароварах, перехваченных у лодыжек ремнями. Длинные до плеч темные кудри растрепались во время борьбы, руки, связанные за спиной, разодранные, когда-то белые рубахи, на ногах кожаные пошевни — все носило следы отчаянной борьбы, и кровь продолжала сочиться из незакрытых ран.

Некоторые шли, спотыкаясь, видимо, покорившись неминуемой гибели, другие продолжали упираться, и монголы, ругаясь, беспощадно хлестали их плетьми.

Позади ехал Субудай и торопил воинов. А за великим полководцем следовал на сером, мышиного цвета, старом осле Дуда Праведный. Он усердно колотил пятками, бока осла, стараясь ускорить его ленивый ход.

На берету монголы выстроили пленных; половина из них сейчас же уселась на землю, угрюмо, как затравленные звери, озираясь по сторонам.

Бату-хан заметил прибывших пленных и направился к ним. Кто-то из монголов стал снова хлестать сидевших:

– Ты видишь, упрямая шкура, кто перед тобой на белом жеребце? Это повелитель мира.

Сидевшие извивались, стараясь уклониться от удара.

Бату-хан остановил воина, подняв руку:

– Довольно.

– Кто вы, непокорные, осмелившиеся воевать с покорителем вселенной? — прохрипел Субудай-багатур.

Тогда подъехавший рыжий Дуда доказал, что он действительно знает двадцать два языка различных народов вселенной. Он заговорил на непонятном наречии. Пленные сразу оживились. Сидевшие стали выкрикивать слова, похожие на проклятья.

– Амен! — прервал их Дуда и обратился к Субудай-багатуру. — Эти люди из горного славянского племени. Они живут на вершинах гор в селениях, похожих на крепости, и, гордые, никогда живыми не сдаются в плен, а бьются до последнего издыхания.

– Как же вы захватили этих упрямцев? — спросил Бату-хан.

Один из сопровождавших ответил:

– Нам было приказано привести пленных. Мы на них набросили арканы и поволокли по камням, а потом связали.

– Спроси их, почему они сопротивляются, если их мало, а мое войско бесчисленно, как небесные тучи?

Дуда, соскочив с осла, снова заговорил с пленными.

Сперва пленные кричали все сразу, потом Дуда убедил их, чтобы ответил кто-нибудь один. И статный юноша с израненным опухшим лицом, слизывая кровь с разодранной губы, стал горячо что-то доказывать.

– Чего он хочет? — спросил Бату-хан.

– Это пастух из селения, что лежит вон там, высоко, на горном перевале. Там еще продолжаются бои и видны клубы дыма от горящих хижин. Он говорит, что живут они, распахивая клочки земли между скалами, что они никому жить не мешают. Что они поселились далеко от большой дороги. Что, кроме них, никто не умеет сеять ячмень и пшеницу на такой высоте над обрывами. Что у них нет другой родины и счастья, кроме этих горных скал и их бедных хижин.

– Скажи им, что я хвалю храбрых тружеников и позволю им жить свободно, если они покорятся и поцелуют копыта монгольского коня.

Дуда объяснил пленным слова монгольского владыки, выслушал их ответ, погладил задумчиво свою рыжую бороду и сказал:

– Они согласны поцеловать копыта твоего коня и будут верно служить тебе, но просят вернуть их детей. Твои воины захватили их и увезли в свой лагерь.

– Это хорошо! — сказал Бату-хан. — Из этих детей у нас вырастут опытные смелые воины. Субудай-багатур, покажи мне чертеж земли. Я хочу понять, далеко ли город Тригестум.