К последнему царству

– У меня есть небольшая рента. Мы живем скромно, не все деньги тратим, так что некоторая сумма накопилась. Купить дом в России для нас не составит проблемы. Только не под Москвой, а где-нибудь в провинции. Скажу детям, чтобы покопались в рунете и подобрали какой-нибудь маленький райцентр. Поживем там пару лет и переберемся в губернский город. Ещё через пару лет можно подумать о Москве.

– Как быстро вы детализируете решения.

– Всё это давно уже вертелось в голове в виде черновых набросков. Но я не решался вернуться в Россию. Не только потому, что боялся за детей. Эмигрировать в собственную страну казалось мне чем-то слегка нелепым. Ещё более нелепым было бы считать это возвращением на Родину. Я родился и вырос во Франции. И я служил Франции, как офицер, как её гражданин. А чем была для меня Франция? Родиной? Средой обитания? На службе я говорил по-французски, а дома – только по-русски. Чем было для меня это упорное желание остаться русским? Стремлением остаться самим собой? Или это просто было ослиное упрямство, нежелание считаться с тем бесспорным фактом, что Родины у нас давным-давно нет. Кто мы для современной России? Обломки прежних поколений, ни кому давно не интересные.

Мой прадед эмигрировал из России сразу после Февральской революции. В молодости я осуждал его за это, дескать, надо было бороться, а не бежать. А потом я его понял. Аристократия, которая борется за собственную власть, не только страшна, но и комична. Им говорят: «Вы нам не нужны». А они отвечают: «Нет, что вы, мы вам очень даже нужны». Мой прадед и такие, как он, поступили, исходя из принципа: «Если вам плохо с нами, так пусть вам будет хорошо без нас». Может быть, это и неправильно, но во всяком случае понятно. А зачем нужны России правнуки, если уже прадеды были не нужны?

– А что изменилось после моего предложения?

– После вашего предложения в моей жизни ни чего не изменилось. Но после вашего избрания президентом, очень многое изменилось в России. Мне не во всем понятен смысл ваших реформ, но, похоже, вы создаете такую Россию, которая не сможет обойтись без старой русской аристократии. В такой России я вижу своё место. И это место не обязательно на троне. Вы будете служить мне, или я буду служить вам – не принципиально. Мы олицетворяем две реальности, на каждую из которых новая Россия должна будет опираться. Мы, как нитка и иголка, каждая из которых в равной степени нужны, для того, чтобы зашить разрыв, созданный большевизмом. Вы – постсоветский офицер, который не смотря ни на что сохранил в себе русское начало. Я – гражданин Франции, который не смотря ни на что сохранил в себе русское начало. Но в вашей крови бродит советский яд, которого нет в моей крови. А вы обладаете чувством русской почвы, которого нет у меня.

– Пожалуй, вы правы. Хотя я не думал об этом.

– Вы просто не успели об этом подумать. А знаете что, любезнейший Александр Иеронович, оставайтесь-ка вы у меня ещё на день. Россия за один день ни куда не убежит. Если уж за сто лет не убежала.

***

Константинов зашёл в комнату Ставрова в 5 утра.

– Всё равно не сплю. Подумал, что, может быть, и вы не спите.

– Да какой уж тут сон, ваше высочество.

– Я не «высочество», всего лишь «светлость».

– Для меня вы уже «высочество». Наследный принц.

– Так вот моё высочество намерено предложить вашему превосходительству прогулку по лесу.

– Меня ни в коем случае ни кто не должен видеть.

– Я вас умоляю… Во-первых, я предлагаю вам прогуляться в местах весьма безлюдных. Во-вторых, не надо думать, что все французы уже знают русского президента в лицо. А, в-третьих, если кто-то и запомнил вашу внешность по выпускам новостей, он просто подумает, что вы очень похожи на «этого ужасного русского Ставрова». Ни кому и в голову не придет, что здесь может запросто разгуливать сам Ставров.

Они гуляли по лесу, который был так не похож на русский лес. Ставров целый час рассказывал о тех реформах, которые он проводит в России. Константинов слушал, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Потом он сказал:

– Значит, вы не собираетесь восстанавливать старую Россию. Вы создаете невиданное и неслыханное государство, какого ещё ни когда и ни где не было. Впрочем, я поддерживаю ваши начинания. Но ваш популизм мне не близок.

– Вы можете называть это популизмом, ваше высочество, я не возражаю, но, на мой взгляд, это исполнение простейших требований справедливости.

– Справедливость – опасное слово. Во имя справедливости были убиты миллионы людей.

– А я тоже не остановлюсь перед кровью, только пролью её очень мало. Мне придётся поставить к стенке, может быть, и всего-то несколько десятков человек. Или сотен.

– Или тысяч.

– Олег Владимирович, я не допущу массового кровопролития.

– Вас большевиком ешё не называют?