К последнему царству

– Тогда распаковывайте вещи, обживайтесь на новом месте. Дам вам денщика, он объяснит все особенности жизни в царской резиденции. Может быть, нужен адъютант?

– Зачем мне адъютант?

– Хорошо. Дам вам такого денщика, который в случае необходимости и за адъютанта сработает. А я ведь вас тогда толком и наградить не успел. Хорошее поместье вы, во всяком случае, заслужили.

– Да какой я помещик. Позвольте сохранить за собой дом и участок земли на царской даче.

– Это само собой разумеется.

– И дом я там хочу поставить новый. Этот – крестьянская изба и весь заточен под крестьянские нужды, а я ведь не крестьянин. Был бы благодарен, если бы вы дали немного денег на дом. У меня нет ни копейки, а с военной пенсии на дом не накопить.

– Всемогущий диктатор не накопил ни копейки? – улыбнулся царь.

– Диктатор за харчи работал, – рассмеялся Ставров. – Да и сейчас на военную пенсию проживу. Дом вот только…

– Александр Иеронович, вам, как бывшему первому должностному лицу в России назначена весьма не маленькая пенсия. Вы её год не снимали, там накопилась большая сумма. Впрочем, и разовую выплату произведу, да такую, что сможете поставить себе дом хоть из мрамора.

– Меня вполне устраивает продукция русских кирпичных заводов.

– Знаю, знаю… Есть у меня к вам ещё одна просьба, в которой прошу не отказывать. Напишите воспоминания о вашем правлении.

– Это будет очень трудно.

– Я не обещал, что будет легко. Всё понимаю, но это надо сделать. Вам удалось искоренить множество таких зол, которые вообще считались неистребимыми. Мало что в истории достойно такого глубокого изучения, как ваша диктатура. А какое может быть изучение, пока нет документа, составленного главным действующим лицом? Пишите предельно подробно, важны именно детали, в общих чертах и так всё известно. Особое внимание уделите своим размышлениям той поры и своему сегодняшнему взгляду на те события. Пусть получится хоть трехтомник, это только хорошо. Не торопитесь, время есть. Как советника, я вас буду привлекать далеко не каждый день, да, наверное, и не каждую неделю. Работайте спокойно. Обещаю издать ваши воспоминания, не поправив ни одного слова.

– Я это сделаю, государь, поскольку вы просите, но по своей воле ни за что не стал бы погружать душу обратно в стихию диктатуры.

– Поверьте, это будет для вашей души не ядом, а лекарством. Вам надо всё отрефлексировать до деталей. И стране это надо, чтобы мы могли двигаться вперед максимально осмысленно. Итак, договорились. Как вам, кстати, царская резиденция?

– Очень неожиданно. И, по-моему, замечательно. Это важно, это знаки. Новая монархия не может быть такой, какой была старая. У нас почти нет примеров в прошлом, необходимо смелое политическое творчество, знаки которого я здесь увидел. Хотя, казалось бы, где царь, а где монастырь?

– Монастырь здесь, кстати, тоже есть, хоть и маленький. Игумен, семь иеромонахов, три иеродиакона и два монаха. Служим три литургии в день. Одна для царской семьи и монахов, одна для роты белогвардейцев, одна – для сотрудников царской канцелярии. Вы можете ходить на любую из них. Питайтесь, где хотите, хоть с монахами, хоть с белогвардейцами, и за царским столом вас всегда будут рады видеть. Только предупреждаю, что у царя кормят беднее всех.

Ставров улыбнулся и кивнул. Они помолчали. Аудиенция явно близилась к завершению, но что-то ещё оставалось недосказанным. Наконец, царь спросил:

– Скажите, Александр Иеронович, какова главная причина, по которой вы всё это затеяли, каким был ваш главный побудительный мотив? Понятно, что вы, как православный, хотели увидеть торжество православия, но большинству православных вполне достаточно свободного доступа к церковным таинствам, к литургии, и они ведь по-своему правы. Понятно, что вы очень глубокий монархист, а потому хотели, чтобы Россия обрела царя. Но ведь можно было носить монархический идеал в душе, считая, что в наших условиях этот идеал уже не может быть реализован, и ведь были все основания так считать. Что же вас подтолкнуло к этой невероятной попытке осуществить невозможное?

– Вранья не выношу. Когда был маленьким, врал иногда, но по мере взросления враньё стало казаться мне чем-то не только отвратительным, но и совершенно неприемлемым, даже невозможным. С тех пор я уже ни разу не сказал неправды ни кому даже по самому пустяковому поводу. Оказалось, что так вполне можно жить, было бы желание. Это выдумка, что без вранья не проживешь. Конечно, иногда отмалчивался и не говорил правду, если она была для кого-то убийственна, но всё-таки не врал.

И сколько себя помню, власть врала – нагло, цинично, глобально. Власть врала не просто по частностям, это ещё кое-как можно было оправдать государственными интересами, хотя и это неправда, государственные интересы всегда можно соблюсти, не прибегая к вранью, было бы желание, просто желания не было. Но страшнее было то, что власть врала по самым базовым, принципиальным вопросам, врала о тех фундаментальных ценностях, на которых себя выстраивала.