К повороту стоять! (СИ)

— Да, крепко досталось нашим старичкам!

Сережа обернулся, смущенный тем, что кто-то стал свидетелем его душевного порыва. Перед ним стоял мужчина немного за тридцать; шинель не по росту, видимо, принадлежащая кому-то из офицеров «Стрельца», накинута на плечи, поверх матросской нательной рубахи нового образца, в синюю полоску, что совсем недавно введены на флоте. Офицерские брюки явно были длинны нынешнему владельцу, и тот аккуратно их подвернул.

Гость, перехватил взгляд мичмана:

— Спасибо вашим сослуживцам, мичман, приодели, как могли. Вид у меня непрезентабельный, но спасенному из пучины морской простительно-с…

Сережа вспомнил про свой заляпанный кровью и разодранный на спине сюртук.

— Позвольте представиться, капитан-лейтенант Веселаго-первый. Искренне признателен вам за спасение команды и меня, грешного!

Сережа замялся. Он, конечно, знал Веселаго — по службе, как и других командиров судов. Но было еще что-то — забытое, из далекого детства…

— Особо позвольте поблагодарить за заботу о нижних чинах, — продолжал меж тем капитан-лейтенант. — Ваш баталер, храни его Никола-угодник, не поскупился: выделил три полные ендовы хлебного вина. Сейчас сидят по низам да кочегаркам, отогреваются, страдальцы. Еще полчаса, мичман, и люди не выдержали бы, а тут еще волна разошлась, ну ее к шуту! Вестового моего, Аггея, едва за борт не смыло, едва успел за рукав моей шинели схватиться, да так и оторвал по шву!

И тут Сережа вспомнил.

— Простите, мы ведь с вами, кажется, встречались?

Веселаго осекся и посмотрел на собеседника с недоумением..

— Ну, разумеется, мичман, и не раз. Да вот хоть осенью, в Гельсингфорсе…

— Нет, раньше! — мотнул головой Сережа. Улыбка у него расползлась чуть не до ушей, совершенно по-детски. — Вы, наверное, не помните, я с маменькой был в Кронштадте, на экскурсии, вы тогда на нашем «Стрельце» служили. Все нам показывали и объясняли! Мне девять лет всего было… — поспешно добавил он. — Вы еще матушку попросили меня не ругать, когда я сказал глупую шутку…

— Как же, припоминаю! — улыбнулся в ответ капитан-лейтенант. Сережа отметил, что улыбка вышла несколько вымученный, уголок рта у него отчетливо дергался. — Насчет коробки с леденцами? Я пересказал ее в кают-компании, так потом на столе долго стояла большая жестянка наилучшего монпансье «Жорж Борман»: старший офицер самолично гонял буфетчика за ним на Невский, к Филиппову[32]. Так вы, стало быть, закончили Корпус и теперь на «Стрельце»? Вот как жизнь-то порой оборачивается!

Веселаго, ни с того ни с сего, принялся потирать ладони, нервно передергивая плечами и озираясь.

— А не в родстве ли вы с Феодосием Федоровичем? — нашелся Сережа. — Приходилось в Корпусе изучать его труды по истории флота…

Он имел в виду генерала флота Веселаго, военно-морского историка и крупного чиновника Адмиралтейства.

— Разве что в дальнем, — отозвался командир «Колдуна». Ладони он спрятал под мышки, укутываясь в шинель, уголок рта продолжал дергаться. — Веселаго спокон веку на флоте: батюшка мой, царствие ему небесное, Осип Иваныч, до вице-адмиралов дослужился, другой наш родич, Егор Власьевич Веселаго, при Александре Благословенном был капитан-командором и Георгиевским кавалером. Вот и мой троюродный кузен, Миша Веселаго, командует яхтой «Стрельна» — знаете, колесная посудина постройки аж пятьдесят шестого года. Как объявили о войне с Англией, Миша сейчас к начальству с рапортом: не хочу, мол, позориться, враг на пороге, а я на придворной посудине отсиживаюсь!

— И что, добился перевода? — поинтересовался Сережа.

— Как бы, не так! — нервно хохотнул Веселаго. — На «Стрельну» воткнули старую девятифунтовку Обуховского завода, в дополнение к двум ее собственным пукалкам, годным разве что для салютов, и перевели в разведочные и посыльные суда. А Мишка и рад: лихая, говорит, будет служба!

Веселаго-первый говорил быстро, сбиваясь и проглатывая слова. Сережа заставил себя не смотреть на его руки, судорожно тискающие полы шинели. «Нервы… оно и неудивительно, после такого-то. Надо распорядиться, чтобы ему коньяку плеснули, что ли…»

Мичман и сам не отказался бы от рюмки крепкого. Напряжение боя постепенно отпускало, наваливались усталость, запоздалый страх, но надо было что-то делать: отдавать команды, распоряжаться…

— Вашбродие, господин мичман! — прервал излияния Веселаго матрос-сигнальщик. — С «Русалки» пишут — занять место в строю, идем в Кронштадт!

Сережа опомнился:

— Каблуков, репети в румпельное: руль право девять!

— Так что, вашбродие, трубки-то я исправил! — бодро отрапортовал кондуктор. — Можете таперича сами команды подавать, и в румпельном услышат, и в машинном! Немного еще обождите, я и привод штурвала исправлю. Там забот на рыбью ногу: штуртросы под палубой перебило, срастить, и всего делов!

Сережа кивнул командиру «Колдуна» — потом, мол, договорим, — и поспешно нырнул в рубку.

IV.Заботы и сюрпризы