К преподобному Серафиму в Вырицу

…Всю блокаду я работала в госпитале, а в 1944 году, когда фронт пошел дальше, госпиталь закрыли. Меня направили работать в санаторий в Сосновый Бор, кочегаром. Мне было около 22 лет. Потом, когда с фронта пришли мужчины, меня перевели на работу служащей, эвакуатором. Нужно было ездить на станцию, встречать больных. В то время я была совсем малограмотной в духовных вопросах и Православной Вере. Все было запрещено, никто нас ничему не учил. И вот я, не зная ничего о вере и не веря ни во что, сподобилась побывать у такого святого человека – у преподобного Серафима Вырицкого.

Это было, когда я уже за городом работала. И нас иногда отпускали в Ленинград на 3–5 дней. И вот одна женщина на работе, Ольга Кузьминична, узнала, что я еду в Ленинград и говорит мне: «Съезди в Вырицу». Я слышала, что где-то есть Вырица, но что там, я не знала. Ольга Кузьминична мне сказала: «Там есть батюшка, ты от моего имени к нему придешь. Я тебе дам три вопроса, и ты их у него спросишь». Она, видно, была довольно близка к батюшке и вхожа в дом. Вопросы показались мне довольно странными и даже смешными.

Я приехала в Ленинград на Витебский вокзал и отправилась в Вырицу. Ольга Кузьминична мне сказала: «Как приедешь, спроси у любого, как к батюшке пройти, тебе все скажут». Люди мне попались добрые и довели меня до батюшкиного дома. Была снежная, морозная зима. Я обмела метелочкой, что стояла на ступеньках, ноги и вошла в дом. Вижу: сидят несколько человек. Ко мне подошла женщина в черном облачении и говорит: «Раздевайтесь, пожалуйста». Повесили мое пальто, и я села, сказав, что я от Ольги Кузьминичны. Встретившая меня монахиня сказала: «Сейчас я доложу батюшке». Потом выходит и говорит: «Кто от Ольги Кузьминичны, пройдите, пожалуйста». И меня приняли без очереди.

Я вхожу. Узкая комната. Прямо передо мной батюшка лежит. Я обратила внимание: справа – окно, и возле него, высоко, почти у самого потолка, висит очень красочно сделанная картина. На ней была изображена могилка схимонахини матушки Серафимы, батюшкиной супруги в миру.

Батюшка лежит на железной, односпальной, узенькой, как солдатская, кроватке. А я, ничего не зная о вере, спросила у Ольги Кузьминичны перед отъездом, как нужно себя в этом случае вести. Она сказала: «Ты войдешь и скажи: „Благословите меня“. И встань на колени». Я так и сделала.

Батюшка положил мне руку на голову, затем перекрестил и спрашивает: «Ну, что тебе Ольга Кузьминична сказала?» Я отвечаю: «Ольга Кузьминична вот такие вопросы прислала: зовет ее дочка жить вместе. Идти ей туда или нет?» А он говорит: «Нет, скажи, пусть она живет отдельно». – «Шубу какую-то ей лисью продавать или не надо?» (Глупым мне казался этот вопрос.) Но батюшка отвечал просто: «Шубу пусть продаст». Задав третий вопрос пославшей меня сослуживицы и получив на него ответ, я не знала, что говорить дальше. Но батюшка сам меня разговорил. А я все наблюдала, какие у него ручки худенькие, и какой он весь прозрачный, белый. Белые волосы, и глаза внимательные и очень добрые.

«Ну, с кем ты, доченька, живешь?» – спросил батюшка. Я сказала: «С братом». – «А отец где?» – продолжал батюшка. «Погиб на войне. Сестра на фронте, до сих пор еще в Германии. И еще есть у меня одна сестра с тремя детьми. Она эвакуировалась вот уж несколько лет назад, и мы ничего о ней не знаем», – отвечала я. «Молитесь о ней, молитесь, – сказал батюшка. – Ну, а ты как живешь?»

«Да вот, батюшка, теперь меня на другую работу посылают. Там „служащая“ карточка, а здесь у меня „рабочая“ – мало». (Это меня на эвакуатора переводили.) Батюшка перекрестил меня и говорит: «Господь тебя благословит. Иди, будешь сыта маленьким кусочком». Я заплакала.

Перекрестил меня батюшка, я встала и вышла. И вы знаете, такое у меня состояние было, что я на улицу раздетая ушла. Потрясение. Необъяснимая радость. И – такая легкость внутри. Я не могу до сих пор объяснить этого состояния – такая благодать на меня сошла. Я так рыдала на этом крылечке, не от горя плакала, а от радости. Зима, трескучий мороз, а я раздетая, в одном легком платьице стояла на улице и плакала. Мороза будто не было. Выплакавшись, я вернулась, оделась и пошла на станцию.

Когда я вернулась и рассказала все Ольге Кузьминичне, она была довольна, что я съездила к батюшке. С ней мы были недолго вместе: меня отправили в Ленинград, и мы с ней потерялись. Но как-то так получилось, что всегда мне попадались люди, которые направляли меня и помогали.

Сестра моя с тремя детьми оказалась жива, мы ее нашли. Но обстоятельства у нее были такие, что правильно сказал батюшка: «Молитесь о ней».

У батюшки Серафима я была еще раз, в 1947 году, опять зимой. Тогда, видимо, он был уже очень болен. Поэтому принимал по 5–6 человек одновременно. Мы входили и, встав на колени, обращались к нему с вопросами. Я тогда только благословения просила.

Затем была в Вырице уже в 1954 или 1955 году, на могилке, со своей маленькой дочерью. Простая могилка батюшки была, как всегда, вся убрана и украшена цветами. Иконочка была и – негасимая лампада.