К причалу

Александра Тверитинова К ПРИЧАЛУ Роман

Памяти мужа и друга Александра Александровича Тверитинова

ПАРИЖ — НЕГОРЕЛОЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

...Несем через рубеж земли частицу,

на которой нам ни дома не построить,

ни могилы не выкопать...

Малькольм Каули. Горсть земли

Глава первая

Латинский квартал бурлит первым днем нового семестра, и «У монаха-расстриги» шумно и чуть-чуть уже пьяно, и тесно, и мы с трудом пробираемся в другой конец зала, в наш постоянный угол, где за столиком ждут нас Рене с Жозефин и Луи с Франсуаз, за спинами которых множится в зеркальной стене гигантский плакат: «Пить вино и веселиться!» и, множась, уходит вдаль и вглубь. В самом воздухе «У монаха-расстриги» густо повисло: «Пить вино и веселиться!»

Пробираясь меж тесно поставленных столиков, мы с Жано застреваем то тут, то там, здороваемся, обмениваемся острым словечком со знакомыми и незнакомыми, может быть даже с каким-нибудь молодчиком из «Аксион Франсез», с которым завтра, у входа в метро Сен-Мишель, где он будет продавать эту свою монархистскую газету, передеремся. Ну, так это завтра, но только не сегодня! Сегодня в Латинском квартале не будет ни одной драки. Сегодня забыты все распри и все стычки враждующих партий. Сегодня все наши силы соединяются в одном общем порыве, вспрыснуть начало нового семестра. Пить вино и веселиться!

— Марина! Жано! Где вас носит? Валяйте сюда!

Рене вскочил на стул и машет нам рукой, и орет через весь зал. Гремят ножами по графину, по тарелкам. Парни свистят. Каждый столик зовет к себе маленькую подавальщицу Тинетт.

— Марина, будем пить вино! — говорит Жано.

— Веселиться так веселиться! — Я сажусь и шумно придвигаю стул к столу.

Курносенькая, с густо накрашенными синими ресницами вандейка Тинетт проносится, смеясь, мимо нашего столика с грудой тарелок на вытянутых руках.

— Как дела, Тинетт?

— А ну, лапы прочь!

Тинетт никак не старше нас и, кажется, она только играет в официантку.

Тинетт нравится наш гвалт и скользкие шуточки парней, их двусмысленные реплики она бойко парирует. Тинетт ведь тоже из тех, что за словом в карман не полезет. И еще нашей Тинетт нравится Жано, и, может быть, даже не один Жано. «У монаха-расстриги» Тинетт в своей стихии.

— Тинетт, сюда! — зовет Рене.

— Ладно, поте́рпите! — и уносится в другой конец.

— Гийоме, что́ твоя статья, пойдет? — кричит Луи белокурому парню, сидящему через два стола от нашего.

— Превратили в нечто невразумительное, старик!

— Выхолостили?

— Сделали пресный отвар из ромашки!

— А я, дурак, жду взлета. Взрыва жду!

Это язвит Рене.

— Какого тебе еще взрыва?

— Банкротства советской системы! — кричит кто-то за моей спиной.

— «Фигаро» и компания из сил выбиваются, доказывая обреченность советской системы, — говорит за соседним столиком огненно-рыжий паренек.

— Да? — Рене резко оборачивается. — К чему же тогда все их страхи? Сидели бы спокойно и ждали.

Жано слушает с легкой усмешкой.

За столиком справа загремели тарелками по столу: «К черту политику!»

— К чер-ту по-ли-ти-ку! К чер-ту по-ли-ти-ку! К черту по-ли-ти-ку! Веселиться! Пить вино!..

Кто-то рядом, сквозь оглушительный ор:

— Что же нам делать, черт побери?

— Что делать? — кричит Жано и стучит тарелкой по столу так, что она в конце концов раскалывается надвое. — Что делать? Пить вино и веселиться!

Тинетт, засучив рукава, на лету подхватывает со столов тарелки, отбивается от Рене, который спасает наши.

...Мы солнце с собою несем,
Мы жизни навстречу шагаем,
Навстречу любви мы идем... —

поют за соседним столиком.

— Министры раздают ордена, а боженька — места в раю!..

— ...Советские писатели...

— Чехов! Чехов — русская литература!..

— Москва.... прочно...

Произнесено слово «Москва», и Жано уже притих и смотрит на столик наискосок от нашего, — там вскипают страсти.

Гуще гвалт.

Оглушенной веселым шумом, сбитой с толку разноголосицей высказываний, мне вдруг становится грустно и немножко стыдно, что я, русская, не знаю Чехова, о котором Жано и все они говорят, как о старом знакомом, и вообще ничего не знаю.

Зеркальная стена воспроизводит неистовую жестикуляцию разглагольствующего Рене.

— А земля, на мой взгляд... всё равно вертится!..

Почти все немножко пьяны.

Отдельные слова, обрывки слов тонут в общем гомоне. Табачный дым щиплет глаза. Рене спорит с каким-то парнем, подсевшим к нашему столу. Они спорят о роли интеллигенции в революции и о человеческих отношениях, о цели и смысле жизни, «почему и для чего...».

— Ты умный парень, старик, а не понимаешь, что тут дело просто, — говорит Рене. — Как ты думаешь, почему мы существуем?..

— Почему мы существуем — пусть гадают гадалки, — прерывает его Жано, — как мы существуем — вот что должно заботить честных людей.