К развитию реалистического мировоззрения

Но все мои трудности и проблемы, связанные с написанием этой книги, были далеко не только творческими и добровольными. Из-за этой книги я поломал свою жизнь, обратившись 19 августа 1972 года в посольство США с просьбой о политическом убежище, когда находился в Мексике на гастролях в составе оркестра Ленинградского Государственного Мюзик-Холла. Я совершил этот побег, чтобы написав эту книгу не погибнуть в тюрьмах или психиатрических больницах СССР, через которые, как известно, прошло очень много противников идеологии и режима власти коммунистов. Поломал я по своей глупости также и жизнь своего коллеги по оркестру – тромбониста Александра Иванова, подтолкнув и его к побегу, о чём всегда очень горько жалею и из-за чего всегда очень чувствую свою вину перед ним и перед его матерью, не пережившей потрясения от его побега и заключения. Поломал я также служебные заслуги и персональную пенсию своего отчима, карьеры своего брата по матери и сестры своей жены. Резко изменилось и отношение учителей к двум моим сыновьям в школе как к сыновьям изменника, – они сразу же подверглись грубости и оскорблениям. Подвёл я своим побегом, конечно, и свой театр, и нескольких руководителей всей нашей концертной организации. Вспоминая сейчас свою жизнь, я не могу представить себе, как я мог совершить тогда такой безумный поступок.

В значительной мере из-за этой книги, а также из-за своего душевного, совершенно подавленного, перевёрнутого, разрушенного, сильнейшего стрессового состояния, близкого к самоубийству или сумаcшествию, вызванного этим своим поступком, я выехал из Нью-Йорка в Вашингтон, пришёл там в Советское посольство и попросил вернуть меня в СССР всего через восемь дней после побега. На следующий день так же поступил и мой товарищ.

Принимая решение вернуться в СССР, я чувствовал, что оставшись в США я не только не напишу свою книгу, но и не выживу вообще, не переживу этого невероятного шока разрыва с семьёй, не переживу чувства вины перед всеми своими родными, особенно перед своими детьми.

Вскоре после возвращения в Ленинград мы оба были арестованы КГБ (20 сентября 1972 года) и обвинены по статье 64 Уголовного Кодекса – измена родине, пункт «А» – отказ от возвращения из-за границы. Этот пункт этой статьи определял наказание от 10 до 15 лет заключения и до расстрела. Но поскольку мы всё-таки вернулись, вернулись сами, без всякого давления со стороны советских властей, что явилось смягчающим вину обстоятельством, плюс мы ничего не скрывали от следствия (а нам и нечего было скрывать), плюс наш поступок был широко известен на Западе, плюс режим власти в СССР (при Л. И. Брежневе) был к тому времени значительно более мягким, чем в предыдущие годы, то мы получили по суду приговор, определяющий наше наказание ниже низшего его предела – я получил 4 года, а мой товарищ получил 3 года заключения в трудовых лагерях строгого режима как особо опасные государственные преступники. (После крушения власти коммунистов этот пункт этой статьи УК был отменён.)

Вот так, двое простых парней – музыкантов, убежали из «большой зоны» (так называли нашу страну заключённые), сказали для западных СМИ на пресс – конференции после побега несколько довольно резких слов об отсутствии свободы в СССР, через несколько дней после этого в полной панике прибежали назад «сдаваться», и за это получили по расстрельной статье УК, по нескольку лет заключения в трудовых лагерях строгого режима и клеймо особо опасных государственных преступников и изменников родины! Таков был один из моментов, характеризующих режим власти коммунистов в один из самых мягких периодов этого режима. А мой пожилой следователь, тоскующий, видимо, по старым сталинским временам, говорил мне с досадой на допросах: «В своё время я расстрелял бы вас за ваши слова», которые мы сказали на той пресс – конференции.