К развитию реалистического мировоззрения

На суде мы, конечно, должны были признать себя виновными в измене родине, хоть это и было очень тяжело, чтобы не получить гораздо более суровое наказание. Но я считаю наш приговор несправедливым прежде всего в том смысле, что в нём смешаны понятия родины и государства, которые есть понятия очень разные. Любая страна может иметь любые различные формы своего государства, но как родина для своего народа она остаётся всегда одной и той же. И мы убежали ведь не от родины, а именно от коммунистического государства. Поэтому нас нельзя было считать изменниками родины. После революции 1917 года огромная масса людей России не только покинула страну, но даже воевала против новой власти, и нельзя же их из-за этого считать изменниками родины! Их по справедливости можно считать лишь противниками нового государства, его идеологии и власти. Они считали себя патриотами России и действительно являлись ими. Также и нас по справедливости можно было считать лишь противниками идеологии и власти коммунистического государства, не более. Себя лично я всегда чувствую и считаю патриотом своей Родины – России и русским националистом. И книгу свою я писал для пользы не только всех, но прежде всего для пользы своей страны и её народа; и не только потому, что моя страна больше всех других в мире пострадала от власти коммунистов, но прежде всего потому, что эта страна – моя, и её народ – мой. Я всегда чувствую и считаю себя частью своей России, всего российского народа и своей русской нации, и этим я всегда счастлив и всегда горжусь!

Расскажу теперь вкратце о своём пребывании в заключении.

Вскоре после суда нас привезли (весной 1973 года) в мордовские лагеря у посёлка Потьма: меня в 19-й, а Александра в 17-й. По дороге в лагерь, в лагере и в столице Мордовии – городе Саранске, куда меня один раз вывезли из лагеря, на меня оказывали сильное давление с целью заставить сотрудничать с КГБ, то есть быть информатором, или «стукачом» среди заключённых. От этих предложений я постоянно и совершенно категорически отказывался. В результате, во-первых, офицер КГБ в тюрьме города Саранска сказал мне, что за отказ от сотрудничества мне не будет разрешено жить в Ленинграде после отбытия заключения. Эти его слова в конце нашего напряжённого и нервного разговора моментально поменяли всё моё положение и поломали все мои надежды и планы на дальнейшую жизнь в своей стране. Поэтому я сразу же решил вести себя так, чтобы после заключения мне возможно более легко разрешили выехать с семьёй за границу. То есть я решил возможно более резко принять такую линию поведения, которая в лагере называется «отрицаловкой». И я начал с того, что тут же заявил этому офицеру: «Тогда я буду прописываться в Лондоне»; и он ответил: «Я думаю, Лондон вам дадут скорее, чем Ленинград». И во-вторых, меня поставили в лагере на самую тяжёлую работу – кочегаром у одного из трёх паровозных паровых котлов, два из которых работали и обслуживали теплом лагерный завод, лагерные бараки и посёлок вокруг лагеря (через несколько месяцев, правда, меня перевели на более лёгкую работу, так как и я попросил администрацию об этом, и сама администрация видела, что эта работа у котла, очень ответственная и важная для лагеря и посёлка, мне не по силам и что я справляюсь с ней недостаточно успешно).