К суду истории. О Сталине и сталинизме

И таким же было мнение тысяч других ответственных и рядовых членов партии. «Когда меня арестовали, – говорила на XXII съезде КПСС Д. А. Лазуркина, в прошлом ответственный работник Ленинградского обкома, – я почувствовала ужас, не за себя, а за партию. Я не могла понять, за что арестовывают старых большевиков... Я объясняла себе, что в партии случилось что-то ужасное, очевидно, вредительство. И это не давало покоя. Ни на одну минуту, когда я сидела два с половиной года в тюрьме и когда меня отправили в лагерь, а после этого в ссылку... я ни разу не обвиняла тогда Сталина. Я все время дралась за Сталина, которого ругали другие заключенные... Я говорила: "Нет, не может быть, чтобы Сталин допустил все это, что творится в партии. Не может этого быть"» [422] .

Философ А. Кольман был арестован уже через несколько лет после войны. Он оказался в одной камере с маршалом авиации Г. А. Ворожейкиным, участником Первой мировой, Гражданской и Отечественной войн. Находясь на крупных должностях, Ворожейкин часто встречался со Сталиным и именно его обвинял в массовых репрессиях. В своих мемуарах А. Кольман писал: «Я пытался убедить Ворожейкина, что он глубоко ошибается. Его ослепляет вполне понятное чувство личной обиды, тем более сильное, чем больше его, Ворожейкина, заслуги. Он смотрит на все эти ужасные события субъективно, а не с единственно правильной точки зрения, как на исторический процесс, вызванный классовой борьбой. Не в личности Сталина дело. Сталин – гениальный теоретик и революционный вождь. Он такой же продолжатель дела Ленина, как Ленин был продолжателем дела Маркса и Энгельса. Но Сталин, так же, как и мы, стал жертвой пятой колонны. Империалисты, убедившись в безуспешности своих попыток покончить с Советским Союзом извне, интервенцией и войной, пытаются уничтожить его изнутри, через своих агентов, таких, как Ягода, Ежов и Берия» [423] .

Это наивное убеждение в неведении Сталина насчет происходивших в стране трагических событий нашло свое отражение и в том слове «ежовщина», которым народ окрестил террор 1937 – 1938 гг. Неожиданное смещение и исчезновение Ежова, казалось бы, подтверждало эту версию.