К своей звезде

– Я почему все вам рассказываю? Отыскал ее Федька. Уж не знаю как. И начал сманивать к себе, бобыль проклятый. Мало ему незамужних девок. В партии, наверное, состоит. Нинке бы моей погнать его метлой поганой, так и она туда же: люблю его и весь сказ. Семью-то хорошую создать не просто. Вот разрушить – это легко. Ужель он не понимает? Поговорите с ним, приструните. Я мать. Сердце мое не на месте. Чую – не к добру он ее разыскал. Пусть откажется от затеянного. Всем будет легче. И ему, и Нинке, и Леночке. Она же без отца не сможет. Любит его больше, чем маму. Девочка будет ненавидеть его всю жизнь – неужели Федька этого не понимает? Мы с вами больше их прожили. Хорошо знаем, что любовь – это как грипп: полихорадит-полихорадит, да и отпустит. Поговорите с ним. Убедите. Нельзя же создавать счастье на чужом несчастье. Девочку без отца оставят, Олегу жизнь загубят, да и сама она будет потом локти кусать. – Евдокия Андреевна помолчала и глубоко вздохнула. – Кто мог подумать, что беда придет, откуда ее меньше всего ждали?

Новиков не знал, что сказать этой пожилой женщине. Она мать. И всеми доступными ей средствами спасает свое дитя. От чего спасает и нужно ли спасать – это вопрос другой. Нина счастливо сделала выбор, сложилась отличная семья, дружная, благополучная. И вдруг появляется зловещая тень в образе летчика-красавца, которому наплевать на эту семью, на ребенка, только бы устроить свое счастье.

Все как будто логично. Но Нина любит Ефимова.

Любит? А что это такое – любовь? В каких единицах ее измеряют? Стоит ли она тех бед и несчастий, которые придут, если дать волю любви? А не наряжаем ли мы в торжественные одежды обычную человеческую похоть? Разве Ефимов плохо жил до встречи с Ниной? И разве он уверен, что ей будет с ним лучше? Ведь рушится не какая-то случайная семья, полная противоречий. Рушится семья счастливая. Имеет ли Ефимов моральное право на такой шаг? Все ли он взвесил? Все ли оценил с достаточной серьезностью?

Да, он любит ее. Но кто и когда закрепил за этим чувством право на вероломство? Ведь любовь – это высшая нравственность. Значит, она должна быть зрячей, а не слепой.

– Евдокия Андреевна, – Новиков волновался. – Я отлично понимаю вас, разделяю ваше беспокойство и обязательно поговорю с Ефимовым. Но вас, как мать, не беспокоит такой вопрос: может, не надо вмешиваться, может, это обернется для нее горем на всю оставшуюся жизнь? Сможет ли она быть такой, как раньше? Будет ли в их доме прежнее счастье?

– Будет, – твердо стояла на своем Евдокия Андреевна. – Перебесится, переболеет, а природа свое возьмет. Баба, она и есть баба.

Нет, эта женщина не могла быть советчицей Новикову. Надо с Алиной поговорить. У нее зоркое сердце. С Ефимовым. С Ниной Михайловной. Не может он, комиссар полка, быть сторонним наблюдателем в этой истории. Любовь – стихия. Но и стихии надо противопоставлять человеческую волю, ум, накопленную мудрость. Неуправляемая стихия разрушительна.

– Хорошо, Евдокия Андреевна, – сказал Новиков, вставая. – Мне надо на полеты. Я обязательно приму меры. Ефимов парень неглупый, он должен понять. Поговорю сегодня же.

– Только не говорите ему, что я была тут. Узнает Нинка, не простит мне.

– Не скажу. До свидания.

«Какая ерундистика, – подумал он через минуту. – Стихия, воля! Мура на постном масле! Если они любят, их не остановит ничто. И говорить на эту тему с кем бы то ни было – выставить себя чучелом гороховым».

Он отметал уже мысли, не связанные с полетом. Земное оставлял на земле, в небо уходил облегченно-свободным. Хотя задание у него было сравнительно простое – послерегламентный облет самолета старой модификации, – но он волновался. Вчера очень серьезно готовился. Все время думал о предстоящем вылете. «Все будет просто и буднично, полет как полет», – говорил он себе, принимая доклад у техника.

Но память разбережена. Она поспешно воскрешает одну за другой картинки, связанные со знакомством и освоением самолета, стоящего в ряду ветеранов. Новиков садится в кабину с возбужденным нетерпением. Ему предстоит не просто рабочая проверка «старичка», у него будет сейчас удивительный полет в юность. Не только мозг, даже мышцы цепко хранят память всех навыков управления.

– Ну, сынок, – сказал ему тогда инструктор, – лети!

Этим коротким напутствием майор Головко Иван Афанасьевич провожал его не только в первый самостоятельный вылет, он выпускал юного курсанта в большой полет через всю жизнь. Понял это Новиков позже, когда узнал, что Ивана Афанасьевича не стало. Рассказывали, что он умер во сне. Вечером попросил у дочери таблетку анальгина – болела грудная мышца, а утром уже был без признаков жизни. «Красиво жил, – говорили ветераны, – красиво умер».

Но все это будет позже. Тогда восторженная душа курсанта еще не знала боли утрат. В его руках был реактивный истребитель, перед глазами уходящая за горизонт взлетно-посадочная полоса и над головой – бесконечная голубизна неба.