К вам обращаюсь, дамы и господа

— Наши войска отступили из Сарыкамыша по стратегическим соображениям, ребята. Когда мы пойдём в контрнаступление, то дойдём до самого Эрзерума.

— Хасанам и Махмудам и в голову не придёт, что их ожидает!

— Вы хотите сказать, что у нас есть большие пушки и бронепоезда?

— Конечно, а что ты думал! У нас — лучшая артиллерия. Два года назад наши лорийские крестьяне голыми руками захватили три бронепоезда.

— Хоть бы Андраник не уезжал в Америку! Он обязан был быть сейчас здесь.

— Что ж это такое, братцы?

— Ребята, этот Кязим Карабекир-паша, командующий турецкой восточной армией, — лучший из турецких генералов. Его нельзя недооценивать. Он очень хорошо обучен. Я видел его в нашей военной школе.

— Генерал Назарбекян в любой момент может перехитрить его искусным маневром.

У армянской границы, находившейся в сорока милях от Тифлиса, поезд остановился. Мы сошли с вагона, и, прощаясь, прокричали: «Да здравствует Грузия!»

— Мы находимся в прекрасном Лори! — восторженно сказал господин Торгомян. — Армянская Швейцария, богатая медными рудниками!

Мы смотрели на лесистые холмы, деревья и скалы, растения и полевые цветы, и сердца наши переполнялись чувствами. Холмы, деревья и цветы здесь не были такими, как в других странах, они были нашими, как-то по родному священными, окроплённые кровью и слезами, песнями и радостью Айастана.

Так, ликуя и преклоняясь перед увиденным, собрались мы в пастушьей долине у станции Санаин.

— Мы ступаем на эту священную землю как свободные армянские граждане, — сказал господин Торгомян. — В каждой пяди этой земли — прах наших предков. В той деревне, что за холмом, в историческом Одзуне захоронен царь Смбат. А посмотрите на этот белый мост: какой изумительный памятник нашей древней архитектуры! Господа, целые поколения армян умерли с мечтой об этом мгновении — стоять на армянской земле, под армянским небом свободными людьми. Так давайте же, — тут его звонкий голос оратора дрогнул, — опустимся на колени и поцелуем священную землю Айастана.

Все опустились на колени и благоговейно поцеловали землю. Это было величайшим мгновением нашей жизни.

После этой церемонии мы взобрались по холму в Одзун. Нас встретили старики деревни в больших овечьих папахах, дымя длинными тонкими трубками, и мы почтительно побеседовали с ними.

Жили они в землянках, точь-в-точь в таких, какие описал Ксенофонт в «Анабасисе» — этом бессмертном повествовании о его отступлении в Трапезунд вместе с десятью тысячами греческих войск. Господин Торгомян объяснил, что приверженность наших крестьян к землянкам, которые я видел впервые, связана с суровыми армянскими зимами. В ответ на наше «Привет вам, соотечественники», крестьяне отвечали «Привет вам, тысяча благословений». Они всякий раз прибавляли к приветствию «тысячу благословений», в отличие от нас. Мне это показалось особенно трогательным. Я уже прикинул про себя, где будет размещаться сельскохозяйственная школа, которую я собирался основать здесь.

Одзун, эту лучшую часть кавказской Армении, пытались отвоевать грузинские меньшевики, хотя во всём Лори не было ни одного грузина. Это была исконно армянская земля.

Крестьяне показали нам деревенскую церковь, построенную в IX–X веках, и могилу царя Смбата. Тысяча лет прошло с тех пор, как царь Смбат погиб, воюя за народ и христианство. Но более всего меня тронула небольшая сценка, свидетелем которой я стал, когда бродил с мальчиками по зелёным холмам. Десятилетний пастух в овечьей папахе, которую носили мужчины в Лори, перекрестился и опустился на колени перед какой-то скалой. Нас он не заметил. Вытащив что-то из кармана и положив перед собой, он снова перекрестился, встал и погнал дальше овец. Когда мы подошли к этому месту, то увидели, что алтарём мальчику служило старое надгробие с высеченными на нём замысловатыми кружевными узорами по краям и большим крестом в центре — хачкар. Перед хачкаром лежали пожертвования — мелкие монеты и бумажные деньги, к которым бедный пастушок добавил своё приношение. На станции Санаин мы ждали поезда, который повезёт нас в Ереван. Наконец, он подошёл, и гудок его в этом живописном ущелье показался нам самой прекрасной музыкой на свете.

— Ребята, смотрите — армянские буквы на вагонах!

Вагоны были все товарные, в Армении не осталось пассажирских поездов… Но с этими словами «отремонтировано в Александрополе», написанными по-армянски, товарные вагоны нашему сердцу были куда дороже, чем самый прекрасный пассажирский поезд. Мы украсили паровоз зелёными ветками и водрузили с одного боку наш армянский флаг, а с другого — бойскаутский. Машинист улыбнулся. Для него это был обыкновенный паровоз, но для нас… Как нам было объяснить ему, что значил для нас этот паровоз?! Дав два-три весёлых гудка, поезд тронулся со станции, а мы запели «Нашу родину».