К вечеру дождь

— Где ты был? — спрашивает защитника Шалыгина. — Ты же пропал, а Колыханов не мог, мяч сзади него дали. Тому улица зеленая, парень без борьбы забил. И верх, и низ ему проиграли…

Все видят: черную работу делает именно он. Вяжет, начинает, снова завязывает. Завязывает порванную нить. Без устали, неутомимо, обреченно. Не замечая себя, усталости, ошибок своих и удач. И кричит, и ребята не обижаются, а он глядит, глядит на того, на запоровшего пас, глядит черным своим взглядом из-под лба. Красивый, думаю я, наблюдая его, и все у него не зря. Плечи приподнятые и отодвинутые назад — такие, чтоб можно было толкаться в штрафной. И вес не большой — чтобы бежать, — но и не маленький — чтобы не сбили, не затолкали в куче. И реакция. И кривизна недлинных (зачем в футболе длинные?!) ног, и продолговатое мускулистое туловище. Не зря, не зря… Продолговатое — это чтобы головой. И во рту вставные зубы «из желтого металла», как пишет в объявлениях о розыске милиция. Тоже не просто так; может, чтобы не выбили больше.

И вот, когда ему надоедает сплошная чернуха, когда хорошо подадут, повезет, выведут его на удар или хоть на рывок или сам он отберет или перехватит, — кто ж еще-то лучше всех пробьет? Кто спасет, оказавшись неожиданно у своих ворот, от верного неминучего гола? Кто ударит штрафной, одиннадцатиметровый, подаст важный угловой? Он, он, он. Потому и кивают и краснеют на его слова молодые ребята, потому и не обижаются, когда он кричит. Потому и полыхнет иной раз красным цветом щека у того, кого он (редко) похвалит. Разумеется, он и есть сердце команды. Мускулистое, озабоченное и вроде уже надорванное.

Я смотрю, сочиняю себе про него. Наверное, думаю я, он из простой семьи, с рабочей что-нибудь окраины. Из бараков (в прошлом), может быть. Такие ребята есть везде. В каждом живом месте. Злые, справедливые, умные и красивые. А главное — мощные. Могут многое. И любят их и уважают. И женщину такие имеют одну. Одну и надолго. Зато уж и трудную, не приведи которую бог. И тоже, конечно, красавицу.

4

Игра с «Автомобилистом», город Красноярск.

Счет после встречи 0:2. Мы проиграли опять.

В первом тайме Саньков, столь удачно сыгравший с ветеранами, продолжает себя дальше. Вот, я гляжу, он выбил подкатом мяч прямо из-под бутс красноярца, не побоялся, а вот оттолкнул ихнего нападающего, пытавшегося руками отобрать у него в ауте мяч, — не ваш, мол. Саньков поглядел на судью, тот показал: «наш», и тогда он оттолкнул отбиравшего, хотя отбиравший опытный матерый мужик, а Саньков парень, салага еще, пускай и из ранних. Он веселый, Саньков, даже хулиганистый, но из тех, кого народ любит. Не злой. И голос у него глуховатый такой, профунда без тембра. «У-у-у, — слышно, — у-у-у».

Играем… Взлетает, плетется белое кружево. «Автомобилист» сегодня в белой форме. Реже пошевеливается наше, красное. Мечется, бросается на мяч Маштаков, Гера Чупов, Шупеня…

Ничего не выходит. Мяч у них, у «Автомобилиста».

Так и закончился первый тайм — 0:1.

К концу его пошел дождь, все изгваздались в грязи, а потом шли, гремели бутсами по дощатому полу под трибуной в раздевалку.

— Сушишься сегодня? — спросил я Андрюху, того самого, рассказывавшего, как Стрельцов затаскивал в ворота защитника. — Сушишься?

Он улыбнулся мне, дилетанту, бывалый, приуставший уже как бы, игрок и кивнул. Да, мол, есть маленько, надо, надо, пусть другие поработают, попашут.

Но я уже знаю: запасным быть тяжко. Обидно. Вредно, может быть. Сиди и надейся, смотри на часы, верней, спрашивай про время у кого можно, — а вдруг повезет, вдруг тренер выпустит заместо кого-нибудь уставшего или подкованного, или вместо того, у кого не идет сегодня игра. Вдруг? Вдруг? Устаешь больше, особенно, если команда твоя проигрывает, а ты бы, может, смог.

Сычугин — тренер новый. Матч от матча проводит смотрины: меняет, переставляет, пробует. И праздник, разумеется, но и трагедия.

В перерыве он сказал: «Вы мяч-то, ребята, держите! Думаете, отпинывать будете — отдохнете? Больше устанете! Гол пропустили и растерялись, стоят, отпинывают… Вы играйте, играйте — что бы ни случилось». Ах, думаю я, что за золотые слова! И в жизни ведь так: отпинываешься от вопросов, как жить, что делать, кто виноват, а лучше на душе не становится. Все равно приходится решать.

Они и решают, как могут, играют свою игру.

Я смотрю, как ставят плечо к плечу стенку. Ставят и глядят: вот сейчас их будут расстреливать. Страшно, убойно. А они идут, сами, приближают себя к мячу. Чтоб заслонить собою ворота, чтоб и ударили по ним, да не забили. И все, что можно тут для себя: прикрыть немного руками пах. Да и то. Иные будто и прикрывать стесняются.

Судья руками отодвигает их подальше. Отходят, но снова надвигаются. Потом где-то посередине между желанием судьи и желанием стенки мяч наконец установлен. Удар. Отбой. Еще удар. Аут! Слава богу!

Правда, не все всегда выдерживают. Некоторые незаметненько отходят, отворачиваются, не мое вроде бы дело. Но это редко. Редко. Футбол игра товарищеская.