К вящей славе человеческой

Врач и импарсиал говорили о чем-то, понятном лишь им двоим. Инес это не обижало, просто ей было очень больно, но сомнения исчезли. Она выбрала, как выбрал Хайме. Брат остается, она уезжает.

– Улыбнись, – внезапно потребовал Хайме. – Я хочу запомнить… И дай мне свой шарф, что ли… Спасибо…

Он еще был здесь, и его уже не было.

– Б’ацлаха, брат мой, – тихо сказал Бенеро. Хайме не ответил. Просто взмахнул рукой, подзывая Фарабундо и гонца.

5

Хватит. Нужно ехать, иначе Инес его уговорит, особенно вместе с Бенеро, ведь он хочет того же. Все бросить и уехать хоть в Миттельрайх, хоть в Лоуэлл, хоть в Новый Свет. Он почти здоров, может ездить верхом, пить вино и убивать. Можно начать жизнь сначала и даже влюбиться не хуже Диего…

– Я еду. Фарабундо, мешок.

– Вот он, сеньор.

– Капитан Лиопес, вы передали письмо. Что вы намерены делать теперь?

Гонец нахлобучил поглубже видавшую виды шляпу и пожал плечами.

– Мир велик, святой отец, хоть и не так, как хотелось бы.

– В таком случае, вы едете со мной.

– В Сургос? – Удивленным капитан не казался, скорее довольным.

– В Рэму. Мне нужен надежный попутчик. – Генерал Импарции, к счастью, не святой, и он ценил Торрихоса. Если кто и остановит Фарагуандо, то это он, а Коломбо… Черт с ним! Пусть думает, что его взяла…

– В Рэму ! – словно в ответ прозвенело в голове. – В Рэму… Немедленно!

– Надежный попутчик? – переспросил посланец Пленилуньи. – Странное у вас мнение о надежности, святой отец.

– Возможно, но вы привезли письмо. И вы чего-то ждали. Полагаю, моего предложения.

– Да, – признался Алехо Лиопес, – ждал. Хоть и не надеялся дождаться.

– Мы едем в Рэму, — неистовствовал мешок. – К Папе… Он узнает о ниспровержении еретика и самозванца и о том, что Доньидо погряз во грехе. Я видел!..

– Мы все видели, – не выдержал Хайме. – Сеньор Бенеро, предъявленные вам обвинения были ложными. Основной свидетель признал, что оклеветал вас из зависти. Вы свободны, однако, согласно указу ее величества, вы должны либо принять христианство, либо покинуть пределы Онсии. В последнем случае вы лишаетесь всего вашего имущества.

– Я подчиняюсь силе и покидаю Онсию, – отчетливо произнес Бенеро, слава Господу, он понял все! – Этот указ и ему подобные еще принесут немало зла.

– Суадит не может осуждать ее величество, – разволновался Коломбо, – это решениеединственно возможное! Спасение души важней жизни человеческого тела и тем более сохранения имущества! Отрицание церковного авторитета является мятежом также и против монаршей власти и угрожает…

– Герцогиня де Ригаско, – под голубиную воркотню отрезал импарсиал, – вы вольны поступать, как вам вздумается, но я отрекаюсь от вас, да и что значит кровное родство в сравнении со… спасением души. Прощайте.

В глазах Инес плеснулись боль и непонимание, но она не успела ничего сказать.

– Вы сказали все, сеньор, – оттеснил возлюбленную Бенеро, – следуйте вашим путем, как мы следуем своим. Ше даркеха тийе кала…

– Едемте, Лиопес! – бросил через плечо Хайме.

Пусть они будут счастливы в Миттельрайхе. Пусть хоть кто-нибудь в это проклятое время будет счастлив, не замостит дорогу в ад благими намерениями, не швырнет в канаву совесть, не сойдет с ума…

Де Реваль не знал, кто первый тронулся с места – они с капитаном или Инес. Наверное, все-таки они, а сестра смотрит им вслед, и поэтому по спине ползут мурашки. Бенеро объяснит, почему его последние слова были злыми, а может, она сама поняла. Сестра говорила с Коломбо, и она умна, но он раньше этого не замечал.

– Я согласен закрыть глаза на некоторые подробности твоего путешествия и не упоминать о прегрешениях твоей сестры, — навязчивый звонкий голос больше не был испуганным,– но в дальнейшем ты будешь руководствоваться моими указаниями. К пятидесяти годам ты должен стать главой Священного Трибунала Онсии, а еще лучше – генералом Святой Импарции. Когда же престол святого Павла опустеет, а его святейшество старше тебя на тридцать четыре года, твой долг – занять его и искоренить…

Что-то чиркнуло у самого лица, заслоняя солнце. В левое плечо вцепились когти.

– Я отправляюсь с вами, – хрипловатый спокойный голос разбил речь Коломбо, словно блюдце.

– Ты? – не понял Хайме. – Кто ты?