К вящей славе человеческой

– Дух не должен потакать плоти, – отрезал кардинал, осуждающе глядя на смиренного, как надеялся Хайме, монаха. – Брат Хуан, вступая в Святую Импарцию, принял обет и исполнит его.

– Это жестоко, – не согласился герцог. Он бы дорого дал за то, чтобы брат Хуан не услышал чужих показаний прежде, чем даст свои, но инкверент, если он не отстранен от дела, сообщает свои выводы после допроса свидетелей.

– Сын мой, – черные глаза Фарагуандо вперились в лицо Хайме, – ты нуждаешься во враче?

– Я способен исполнить свой долг. – Какая-нибудь из отрав Бенеро сейчас бы пришлась как нельзя кстати, но чего нет, того нет. – Отец мой, речь идет о моей родной сестре… О герцогине де Ригаско.

Духовник Хуаны не признает кровного родства и земных привязанностей, но лучше напомнить ему об Инес самому, чем ждать, когда улучит подходящий момент Пленилунья.

– Мы молимся за вдову Льва Альконьи, – сообщил Фарагуандо. «Святой Мартин» не лжет, как не лжет фидусьяр. Он и впрямь просил Господа за Инью – не за Марию. Маркиза для всемогущего павлианца уже блудница, Инес пока нет, и это хорошо, но где же Коломбо? На окне восседало два папских голубя: первый, с мохнатыми ногами, сопровождает Торрихоса, но откуда взялся второй и зачем? Изображает Коломбо? Может ли кардинал-инкверент заставить чужого фидусьяра подменить отсутствующего или папские голуби не подвластны никому?

– Брату Хуану нужно сесть. – Пленилунья не собирался прекращать заботу о ближних. – Он очень бледен, у него может случиться обморок.

– Садись, сын мой, – процедил сквозь зубы Торрихос, и Хайме с облегчением сел. Глава Протекты был недалек от истины, не хватало и вправду свалиться, подтвердив как свою болезнь, так и необходимость заменить больного здоровым. Говоря по правде, Торрихосу следовало отстранить брата герцогини де Ригаско от следствия если не вчера, то сегодня. Кардинал так бы и поступил, не столкнись в особняке Хенильи Святая Импарция и Протекта.

– Скольких свидетелей мы услышим? – хмуро осведомился Фарагуандо. Духовник Хуаны, по воле королевы замещавший ее в Супериоре, редко вникал в частные дела, хоть и не терпел вмешательств власти светской в процессы еретиков и чернокнижников. За единственным исключением – Фарагуандо ненавидел разврат едва ли не больше Коломбо, и надо же было «Святому Мартину» вернуться из Рэмы именно сегодня…

– Показания альгвазилов не противоречат друг другу, – обрадовал Пленилунья. – Отец мой, я полагал бы правильным заслушать четверых свидетелей, после чего обратиться за разъяснениями к брату Хуану.

– Приступайте во имя Господа, – разрешил Фарагуандо, глядя в окно. Может ли он отличить одного фидусьяра от другого? Если б не глупость с атлинией, Хайме успел бы переговорить с Торрихосом наедине.

Пленилунья глянул в список, который, без сомнения, помнил наизусть.

– Cержант Алькальдии Мигель Санчес.

Помощник Гомеса, которому де Гуальдо первому отбил пальцы. Этот не знает ничего непоправимого и слишком прост, чтобы угождать начальству.

– Святой отец! – При виде Фарагуандо у альгвазила разве что ноги не подкосились, хотя ему бояться как раз нечего. В отличие от брата Хуана и сонма нечестивцев, прелюбодеев и богохульников.

– Повтори свой рассказ, – прервал священный трепет глава Протекты, – говори коротко, если будет нужно, тебя переспросят.

– Слушаюсь, сеньор, – выпалил Санчес, не сводя глаз с живого святого, но лучше бы Хенильей и его женой занялись грешники. И Пленилунья, и Торрихос понимают, что значит для Онсии слава Хенильи, Фарагуандо этого не понять, он видит только грехи и, иногда, добродетель.

– Так что, осмелюсь доложить, – собрался с мыслями Санчес, – сержант Гомес привел нас в особняк, а там – пусто, хоть шаром кати, только и живых, что две сеньоры… В спальне хозяйки закрылись и не отпирали, пока святой отец не пришел.

– Кого он привел? – заботливо спросил Пленилунья.

– Двоих. Парнишку, вроде как хитано, и лекаря. Хитано святой отец велел караулить, видно, натворил паршивец что-то. Мы его заперли, а святой отец с лекарем к хозяйке поднялись. Им-то отворили.

– Брат Хуан и врач долго пробыли в спальне?

– Не шибко. Святой отец вышел и велел двоим идти с ним, а остальным караулить, мы с Алваресом и пошли.

– Куда?

– К Бычьему рынку, в дом один… Хороший, большой… Святой отец снял печати и вошел.

– Дом принадлежал суадиту Йоне бен-Авнеру, – пояснил глава Протекты, хотя его никто не спрашивал. – Бен-Авнер был заподозрен в ереси и отравительстве, взят под стражу и по настоянию Святой Импарции препровожден в монастырь Святого Федерико, хотя есть повод полагать его более отравителем, нежели еретиком.

Если Пленилунья рассчитывал, что Торрихос попадется в ловушку, то он ошибся. Кардинал и не думал опровергать слова герцога, привлекая тем самым внимание к персоне суадита. Фарагуандо тоже промолчал. Казалось, «святого Мартина» больше занимают папские голуби. Неужели он их слышит?!

– Ну, вернулись мы, – покорно продолжил Санчес, – втащили, значит, сундук…

– Какой сундук? – без сомнения, Торрихос снял вопрос с языка герцога.