К востоку от Эдема

– С удовольствием отвечу.

– Да, вопросов так много, даже не знаю, с чего начать. Вот, например, ты носишь косу, а я читал, что она символизирует рабское положение. Такой обычай ввели маньчжуры после завоевания южной части Китая.

– Верно.

– Тогда скажи на милость божью, зачем носить ее здесь, где до тебя никаким маньчжурам не добраться?

– Моя китайса, китайски говоли, китайски коса носи. Понимай?

Сэмюэл расхохотался:

– Действительно, удобное прикрытие. Вот бы мне найти такую лазейку.

– Не знаю, как лучше объяснить, – начал Ли. – Такие вещи трудно понять, не пережив на собственном опыте. Ведь вы тоже родились не в Америке.

– В Ирландии.

– И тем не менее через несколько лет вы освоились, и люди перестали видеть в вас чужака. А вот я, хоть и родился в Грасс-Вэлли, ходил в местную школу, а потом несколько лет проучился в Калифорнийском университете, лишен такой возможности.

– А если отрезать косу, нормально одеться и говорить как все?

– Пробовал. Ничего не вышло. Для так называемых белых я оставался китайцем, которому к тому же нельзя доверять, а соотечественники стали меня сторониться. Пришлось отказаться от этой затеи.

Ли остановил повозку под деревом и распряг лошадей.

– Пора и пообедать, – обратился он к Сэмюэлу. – Я тут кое-что захватил. Хотите перекусить?

– С удовольствием. Вот только устроюсь в тени. Иногда я забываю поесть, и это очень странно, так как меня постоянно мучает голод. Слушать тебя очень интересно. Речь умудренного жизнью человека. Вот я и думаю, что тебе следует возвратиться в Китай.

Губы Ли искривились в саркастической усмешке.

– Я развею ваши сомнения. В поисках своего места в жизни я испробовал все пути, не упустил ни одной возможности. Ведь я возвратился в Китай. Мой отец был довольно состоятельным человеком. Однако ничего толкового не получилось. Люди говорили, что у меня чужеземная речь и обличье. Я допускал непростительные промахи в этикете, так как не знал многих тонкостей, которые появились уже после отъезда отца в Америку. Одним словом, меня отказывались признать своим. Трудно поверить, но здесь я чувствую себя не таким чужим, как в Китае.

– Верю. Рассказ твой разумен. Однако ты дал мне пищу для размышлений эдак до конца февраля. Я не надоел своими вопросами?

– Нет, нисколько. Хуже всего, что начинаешь думать на языковой тарабарщине, которую называют пиджином. Я много пишу на английском, чтобы совсем его не забыть. Одно дело читать и слушать на языке, и совсем другое – разговаривать и писать.

– А не случалось забыться и перейти на нормальный английский язык?

– Нет. По-моему, все зависит от того, чего от тебя ожидают. Посмотришь в глаза человеку и видишь: он ждет, что ты залопочешь на пиджине и засеменишь, шаркая ногами. Вот и приходится нести тарабарщину и шаркать ногами.

– Полагаю, ты прав, – согласился Сэмюэл. – Взять хотя бы меня. Я ведь тоже без конца сыплю шутками, потому что люди приезжают ко мне посмеяться. Вот я и стараюсь ради них выглядеть веселым, даже когда на сердце печаль.

– Но, говорят, ирландцы – народ веселый и любят хорошую шутку.

– Такой же обман, как твой пиджин и коса. Нет в них никакой жизнерадостности. Наоборот, ирландцы – народ угрюмый и обладают особым даром обрекать себя на страдания, которых не заслуживают. Говорят, не будь виски, благодаря которому легче на душе, да и весь мир не кажется таким поганым, они давно наложили бы на себя руки. Вот и сыплются из них шуточки, как и хочется людям.

Ли извлек из свертка небольшую бутыль:

– Хотите попробовать? Китайский напиток уцзяпи.

– Что он собой представляет?

– Китайская бленди, отень клепкая. Вообще-то это бренди с добавлением полыни. Очень крепкий напиток, и мир от него кажется менее мерзким.

Сэмюэл отхлебнул из горлышка.

– На вкус как гнилые яблоки, – признался он.

– Да, но вкусные гнилые яблоки. Задержите напиток во рту, чтобы ощутить его всем языком.

Сэмюэл, сделав большой глоток, откинул назад голову.

– Теперь понимаю, что ты имел в виду. И правда великолепно.

– Вот сандвичи, маринованные огурчики, сыр и банка пахты.

– Какой ты хозяйственный.

– Люблю все заранее предусмотреть.

Сэмюэл принялся за сандвич.

– У меня возникло с полсотни вопросов, но после твоего рассказа стало понятно, какой из них главный. Не возражаешь?

– Нет. Хочу только попросить об одном: не разговаривайте так со мной в присутствии других людей. Это вызовет замешательство, и они все равно не поверят своим ушам.

– Постараюсь, – заверил Сэмюэл. – Но даже если забудусь, так ведь всем известно, какой я шутник и забавник. Трудно смотреть на человека только с одной стороны, после того как открылись обе его сущности.

– Кажется, я догадываюсь, каким будет следующий вопрос.

– И каким же?

– Почему я довольствуюсь положением слуги, так?

– Как же, черт возьми, ты угадал?

– Он напрашивается сам собой.

– И звучит для тебя обидно?