К востоку от Эдема

Изображу это так. Живет в Салинасе на Церковной улице, в доме 122, миссис Моррисон, у нее трое детей и муж Кларенс, владелец магазина тканей и одежды. Вот утром за столом Агнесса Моррисон объявляет: «После обеда я иду к Десси Гамильтон на примерку».

Услышав это, дети радостно колотят медными мысками ботинок по ножкам стола, так что детей приходится утихомиривать. А мистер Моррисон уходит в магазин, бодро потирая руки и надеясь, что сегодня заглянет к нему какой-нибудь заезжий комми. И если коммивояжер заглядывает, то получает солидный заказ. И для детей, и для мистера Моррисона весь этот день озарен радостью, а почему — они, возможно, уж и не помнят.

В два часа дня миссис Моррисон отправляется в домик, что рядом с булочной Рейно, и остается там до четырех. А выходит со слезящимися от смеха глазами и влажным, покрасневшим носом. На ходу она утирает нос, глаза и все еще похохатывает, вспоминая. Быть может, Десси всего-навсего вколола в подушечку несколько булавок с черными головками, преобразив ее в баптистского пастыря, и подушечка произнесла краткую сухую проповедь. Быть может, Десси поведала о своей встрече со стариком Тейлором, который скупает старые дома и перемещает их к себе на пустырь, так что там уже полнейший кавардак — сухопутное Саргассово море. А может быть, прочла вслух газетную страничку сплетен — шутливые стишки — с соответствующими жестами. Не важно, что именно сделала Десси. Важно, что это радостно-смешно и заразительно-смешно.

Миссис Моррисон не встречает пришедших из школы детей ни придирками, ни головной болью, ни иным недомоганием. Детский шум не выводит ее из себя, не удручают чумазые лица. А к детскому смеху она присоединяется сама.

Вернувшийся домой мистер Моррисон рассказывает ей, как прошел деловой день, — и жена от него не отмахивается, и он угощает ее анекдотами, что рассказал коммивояжер, — теми, которыми угощать допустимо. Ужин отменно вкусен — омлет удается на славу, оладьи пышны и воздушны, печенье рассыпчато, а уж такой приправы к рагу никто не сочинит, кроме Агнессы Моррисон. После ужина, когда дети, изнемогшие от смеха, уйдут спать, мистер Моррисон тронет Агнессу за плечо, подавая ей давний, давний знак, и они лягут в постель и займутся любовью, и будут этой ночью счастливы.

Заряда, взятого у Десси, хватит еще дня на два, и лишь потом вернутся головные боли и сетование на то, что дела нынче идут хуже, чем в прошлом году. Вот что означала Десси, вот как она действовала на всех. Она несла людям радость, подобно отцу ее Сэмюэлу. Все к ней тянулись сердцем, она была общей любимицей.

Десси не числилась в записных красавицах. Может быть, не была даже хорошенькой, но была лучезарна, а мужчины тянутся к такой женщине, надеясь озариться ее светом. И можно было ожидать, что со временем Десси оправится от своей первой злосчастной любви и обретет новую — но нет, не обрела. Да и, в сущности, все Гамильтоны, при всей их разносторонности, были однолюбы. Видно, неспособны они были к легкой и переменчивой любви.

Десси не то чтобы замкнулась в горе и унынии. У нее вышло куда горше: она продолжала жить на прежний веселый манер — но лучезарность угасла. И людям, любившим ее, было больно глядеть на это натужное веселье, и они старались сами ее развеселить.

Подруги у Десси были хорошие, но все мы люди, а люди любят радость и не терпят горести. И со временем у миссис Моррисон и у других дам стали находиться убедительные причины, чтобы не бывать в домике у булочной. Они не то чтоб раздружились с Десси. Просто им не хотелось грустить, а хотелось радоваться. А если чего-либо не хочешь, то веская и благородная причина найдется без труда. Дела у Десси пошли хуже. Стало убавляться заказчиц — прежде они и не догадывались, что ходили к Десси не за платьями, а за радостью. Времена менялись, магазины стали наполняться готовым платьем. И если мистер Моррисон занят продажей готовой одежды, то вполне естественно, что Агнесса Моррисон носит эти магазинные наряды.

Гамильтонов тревожила Десси, но что можно поделать, когда она твердит, что с ней все в порядке. Только признается, что побаливает в боку, и даже сильно, но эти острые приступы боли нечасты и не продолжительны.

Потом умер Сэмюэл, и мир Гамильтонов раскололся, как тарелка. Сыновья, дочери и друзья копошились в осколках, пытаясь как-то склеить все заново.

Десси решила продать свое дело (продавать-то было почти и нечего) и вернуться на ранчо, к брату Тому. Лина и Оливия знали об этом, а Тому Десси написала. Но Уиллу, хмуро сидящему за столом в котлетной, ничего не сообщили. В нем кипел гнев; наконец Уилл смял в комок свою салфетку и встал.

— Забыл одну вещь, — сказал он Адаму. — Встретимся в поезде.

Пройдя проспектом полквартала, он вошел в заросший бирючиной палисадник, позвонил в дверь.

Десси сидела одна за обедом; она пошла открыть с салфеткой в руках.

— Да это Уилл! Здравствуй, — сказала она и подставила порозовевшую щеку для поцелуя. — Когда ты приехал?

— Я по делам, — ответил он. — Уезжаю следующим поездом. Хочу поговорить с тобой.