К востоку от полночи

— Он и с коллегами такой же. Но хирург классный, божией милостью.

Хирург Титов, грузный мужчина в тренировочных штанах с пузырями на коленях, вышел из глубины парка. В одной руке он держал косу, второй волок по земле мешок, набитый свежескошенной травой. Веселов снова дёрнул Юру за рукав:

— Пойдём, Машка приглашает, рукой машет.

Падали с деревьев перезревшие плоды полукультурок в больничном парке.

Грузовики на телеэкранах везли кумачовые транспаранты с надписями «Хлеб — Родине!», а бойкие репортёры с хреновинами микрофонов в руках наговаривали сводки очередной битвы с урожаем.

Юра Оленев тупо внимал стараниям журналистов убедить его в важности происходящего, меряя шагами закуток холла в родильном отделении.

В родовой палате на столе стонала и потела некогда прекрасная Марина. Врач—акушер призывала роженицу потужиться ещё, ещё сильнее… Всё хорошо, всё пока идет прекрасно, молодец… Ну, отдохни секундочку..

Две женщины с большими животами сидели на продавленном диване и с интересом наблюдали, как молодой врач расхаживал по холлу, аж подол халата заворачивался.

— Вроде бы, врач, — шептала одна другой, — а мечется как простой мужик.

— Жена рожает, не иначе. Им—то что — всегда в белом халате. Раз — и пришёл. Не то, что нашим..

— 13 —

— Ага! Вот только наших охламонов здесь и не хватало!

Марина рожала, Мария Николаевна обезболивала роды, время от времени прикладывая маску к лицу женщины.

Юра выскакивал из холла в коридор на любые звуки шагов. Проходили здесь многие. Бегом семенили симпатичные, улыбающиеся Оленеву сестрички, здоровались врачи, едва кивнул слоноподобный Титов. Переваливаясь с ноги на ногу, держась за стенки, ползали по своим делам роженицы.

— Тужься ещё, ещё… Мариночка, совсем немножко осталось, детка. Молодец. Отсасывайте, отсасывайте! — уже командовала коллегам врач.

Стон, глухой шлепок, словно кусок мяса плюхнули на стол… и слабый детский писк.

— Девочку родили! — сестра с улыбкой приняла от врача красный, шевелящийся комочек, весь в белой пене.

— Бракодел… лысый, — Марина сдувала с верхней губы капельки пота, не открывая глаз. И тут же повернулась на детский крик:

— Эй, что там такое? Где моя доченька, покажите скорее солнышко моё!

Когда на экране телевизора был забит очередной костыль в железнодорожную магистраль века, в коридоре показалась Мария Николаевна.

— Поздравляю вас, Юра, с дочкой. Три семьсот, крепышка.

— Спасибо.

— Вы что — не рады? Мальчика хотели?

— Да нет, в принципе, мне всё равно.

— Нет, вы посмотрите, что за равнодушный молодой человек!

— Я не равнодушный, я уравновешенный, Мария Николаевна.

Работал Титов неторопливо, занудливо, заставлял ассистентов потеть, молча злиться и переминаться с ноги на ногу. Сегодня Титов оперировал как—то особенно вяло, обильно потел, и сестра постоянно промокала ему лоб салфеткой.

— Отойди! Держи… Ровнее держи, иссекаю, мать вашу! Суши. Еще суши. Суши лучше! — и пока ассистент промокал операционную рану, быстро и ловко перехватывая подаваемые тампоны, сердитый Титов швырнул окровавленный скальпель на столик посмотрел по сторонам, заметил Оленева, сидящего у своей аппаратуры и сказал почти пренебрежительно, лениво растягивая слова:

— Э—э, как вас там… позовите кого—нибудь из врачей—анестезиологов. Наркоз ни к чёрту.

— 14 —

— Анестезиолог я. Наркоз глубокий, параметры стабильные. Продолжайте, пожалуйста, — так же без эмоций, но подчёркнуто вежливо ответил Юра

Пустыми рыбьими глазами Титов смотрел на непокорного мальчишку, но, убедившись, что всё в порядке, продолжал работу.

Летним днём Оленев с пятилетней дочерью шёл по солнечному бульвару, и Лерочка на ходу сочиняла очередную сказку:

— Жил да был на свете человек по имени Оленев. Внизу у него росли ноги, а наверху голова. Как у всех людей, там вили гнёзда малиновки. Поэтому Оленев осторожно обращался с головой и спал стоя, чтобы не раздавить маленьких птенчиков. А Падший Ангел никогда не был Ангелом. По характеру. Но по внешности — хоть куда. Только намного лучше. И Печальный Мышонок ничего общего с мышами не имел. Это его так звали иногда. А имя у него такое — Великая Лесная Дыра, а прозвище у него — Ванюшка.

Оленев остановился, поражённый.

— Валерия! Вот такой сказки я от тебя ещё ни разу не слыхал. Я тоже считался вундеркиндом, но не до такой степени! Я понимаю: Оленев — это я. Падший Ангел — ты. Кто такой Печальный Мышонок — я догадываюсь. Но откуда ты можешь знать про всё остальное?!

— Ангелы знают всё, — загадочно ответила дочь, — даже если они — Падшие.

Но Оленев уже не слушал Леру. Он увидел Титова. Тот сидел на скамейке, развалясь и выпятив живот, а к его руке были привязаны поводки. Сдерживаемые ошейниками с медными бляхами, на газоне паслись кролики.

Лерочка, завидев пушистых зверушек, забыла про свою загадочность и многозначительность сказки, и как обычный ребёнок бросилась к ним:

— Ой, какие красивые! А можно их погладить? А они не кусаются?

Титов не отозвался ни одним движением. Оленев оставил дочь на газоне и с независимым видом уселся рядом с хирургом.

— Пересядьте, пожалуйста. Место занято.

— Кем, астральным телом?