К заоблачному озеру

Один из айсбергов напоминал женщину в чадре, другой — пьющего слона, третий — двугорбого верблюда. То в одном, то в другом месте раздавался грохот обламывавшихся при столкновении льдов. Мешал плыть сильный встречный ветер. Гусев поминутно оглядывался, не доверяя моим способностям рулевого. Лодка шла, виляя, юрко пробираясь в проходах между льдинами. Вот и Коричневая скала, которую нам удалось миновать благодаря лодке. Несомненно, гораздо приятнее сидеть на своем рюкзаке, чем тащить его на спине по скалам.

— Стоп! Обратно! — крикнул я, увидев, что проход, в который мы направлялись, забит льдом. Гусев оглянулся и свистнул.

— Куда же обратно? — сказал он. — Погляди-ка…

Дело приняло довольно неприятный оборот. Пирамидальный айсберг наглухо задвинул за нами выход из узкого коридора.

Но самое скверное было то, что проход этот заметно сужался.

Я, держа в распор два ледоруба, изо всех сил отталкивал льдины. Медленно, очень медленно сближение затормозилось, а потом я почувствовал, что льдины поддаются моим усилиям. Гусев выхватил из уключин весла и принялся мне помогать. Дело пошло на лад. Отталкиваясь от наседавших льдин, нам удалось выбраться из мешка и снова довольно быстро продвинуться вперед. Но здесь мы уперлись в сплошную линию айсбергов.

Гусев передал мне весла и, зацепившись клювом ледоруба, забрался на надежную широкую льдину.

— Держись здесь, — сказал он мне, скрылся из глаз и только через две-три минуты появился снова.

— Все в порядке, давай рюкзак…

Он вытащил рюкзак, бросил его на лед, потом, удерживая лодку, отрывисто приказал: «Бери весла, вылезай. Живо! Смотри, не поскользнись».

Разговаривать тут было нельзя. Скоро я оказался рядом с Валентином. Льдина была мокрая, скользкая. Со всех сторон звонко падали в воду тяжелые капли.

— Укрепи весла! — командовал Валентин. — Берись теперь за лодку… Тащи ее из воды…

«Ледокол» в одно мгновение очутился рядом с нами на льдине.

Вслед за Валентином я перебрался через наш «паром» и только теперь понял план Гусева. Дальше лежал мелко битый лед с большими разводьями. Нас довольно далеко унесло уже от берега, но теперь мы могли рассчитывать на скорое прибытие. Осторожно спустили лодку на воду по другую сторону «парома» и, бесцеремонно расталкивая ледорубами лед, двинулись к берегу.

Солнце опускалось к гребню. Вслед за его закатом очень скоро наступала глубокая темнота. Мы торопились изо всех сил. Я указал Гусеву на колоссальный склон осыпи, уходивший круто в воду, и предложил высадиться на берег. Валентин отрицательно покачал головой и налег на весла.

Оказывается, на этой осыпи шел непрерывный камнепад, и Шекланов, первым вознамерившийся здесь высадиться, едва не погиб — град камней обрушился перед ним в воду.

— Эй, на шлюпке! — раздался с берега веселый бас Шекланова. — Живы?

Скоро мы были в палатке. Горели свечи, шипел примус, аппетитно ворчала и шкварилась ветчина на сковородке.

— Назавтра небольшой кусочек остается, — сказал за ужином Сухорецкий. — Вещи перевезем на лодке, а сами налегке переберемся по скалам. Быстрее будет.

На другой день рано утром мы снова надули опавший за ночь баллон. Простились с Гусевым, который взялся перевозить вещи, и вышли на последнюю скалу.

Очень поздно добрались мы до ледникового рандклюфта. Ярко светила луна. Сказочными великанами возвышались над головами скалы, словно охраняя вход в заколдованный замок.

Северный Иныльчек! Наконец-то мы проникли в твои владения, грозный Хан-Тенгри!

Мы перетаскивали вещи, перекликаясь вполголоса. Разбили лагерь. Резкие лунные тени от наших вещей, от палаток ложились на песок древней морены.

Озеро было позади.

Прощание

Которая служба нужнее, — та и честнее.

Пословица

Рано утром нашу палатку осветило солнцем — преимущественно всех путешествующих по «кунгею» — южному склону хребта. Я откинул полог и был потрясен открывшимся видом.

Вдаль уходили непрерывным строем снежные вершины, и выше всех вздымал свою могучую остроконечную голову Повелитель Духов, красавец Хан-Тенгри.

Окрашенная утренним солнцем, резко выделялась его изрезанная трещинами, непокрытая снегом мраморная вершина.

— Кан-Тоо^[18]! Хан-Тенгри! — закричал я, поспешно одеваясь.

Сухорецкий и Гусев были уже на ногах. Установив фотоаппарат, Сухорецкий снимал панораму хребта. Гусев рассматривал в бинокль вершину.

— Ну, как? Возьмем? — спрашивал я его, волнуясь. — Доберемся?

Валентин ничего не ответил, отдал мне бинокль и пошел к Николаю Николаевичу.

Сейчас же после чая на большом камне собралось совещание.

— Ну вот и забрались за озеро, — сказал Сухорецкий. — Сидим на самом настоящем белом пятне. Ни нога, ни рука тут ничья не бывала. Теперь договоримся о дальнейшем.

Он разложил свои записи, попросил Горцева подтащить мешки с продуктами и безмен.

Мы внимательно слушали его сообщение. На озере потеряли вместо двух дней по плану — четыре. Продуктов мало. Сколько займет путь по леднику до фирнового бассейна — неизвестно. Куда приведет этот путь — тоже вопрос темный.