К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

В Московское Губернское Жандармское Управление, — решительно начал Егупов и опять замешкался, разбежавшаяся было рука опять стала непослушной, словно бы чужой. Не вдруг он справился с охватившей его слабостью. Перо побежало дальше:

«Просидев в одиночном заключении с лишком год и обдумав те обстоятельства, которые привели меня к такому грустному положению, в котором нахожусь ныне, и решил откровенно объяснить все то, что мне известно пo делу, по которому я арестован.

Так как я решился раскаяться, то поэтому я начну с того момента, как я втянулся в это дело…»

Рука опять остановилась. Он перечитал написанное. Покривился: жалкие, жалкие слова… На память пришли ходячие слова Бюффона: «Le style — e'est l'homme».[10] Покивал, не щадя себя: «Жалкий слог жалкого человека…» Посомневался: «И зачем я буду забираться в такие дебри? Моя юношеская игра в «политику»… Вряд ли полковника интересуют такие «глубины»… Решился: «Но надо же объяснить все! Вычертить весь путь моей заблудшей души, со всеми его «кривыми» и «ломаными»! Уж исповедь так исповедь!..»

ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ

Непротокольные показания Егупов писал несколько дней. Начав с подробнейшего описания своих юношеских увлечений революционными идеями, он описал затем всю деятельность организации, в которую входил в Москве, описал свои поездки в Ригу, Люблин, Варшаву, Тулу… Многое тут было полковнику Иванову, прочитывавшему эти показания по частям, известно по докладным запискам филеров, по сообщениям Михаила Петрова, по показаниям других подследственных, но многое было и по-настоящему ново и ценно. Всплыли ранее неизвестные адреса, имена, факты, многое по-новому освещалось. Например, Красин, отделавшийся за неимением серьезных улик лишь тем, что всего несколько месяцев просидел под следствием, по показаниям Егупова оказался весьма любопытной фигурой. Показания о нем и Брусневе полковник подчеркивал карандашом, как особо ценное. Егупов писал:

«Припоминая теперь некоторые мои разговоры с Брусневым и Кашинским, я вспомнил о том, что они мне рассказывали о кончившем технологе Красине, который, по их словам, теперь отбывал воинскую повинность в Нижнем Новгороде. Кашинский мне говорил, что через этого Красина, с которым он познакомился в Петербурге, он познакомился с Брусневым, после чего у них, т. е. между Кашинским и его знакомым Брусневым, завязались отношения, так что Бруснев, по окончании курса в Технологическом институте, нарочно приехал в Москву, чтобы и здесь устроить организацию рабочих с помощью петербургского «Рабочего союза», по петербургскому образцу, но, по знакомстве с нами, планы Бруснева несколько изменились, что можно вывести из выше мною изложенного о нашей деятельности в Москве. О самом Красине Кашинский отзывался так: Красин — опытный кружковой деятель и по направлению марксист, что он ведет борьбу в спорах с народовольцами, хотя в то же время говорит, что кто желает заниматься террором, тот пусть им занимается, но для организации, к которой он принадлежит, он террористическую деятельность совершенно отрицает. На основании этого Кашинский заключал о нем, что он эгоист, а это Кашинскому не правилось. Бруснев, выслушивая эту характеристику, молчал. Что же касается до образования «Рабочего союза» в Петербурге, то я от Кашинского, Бруснева и рабочего Мефодиева слышал следующее: эта организация ведет свое начало с 1887 года, когда стало преобладать среди интеллигенции направление эмигранта Плеханова, что она с этого времени начала расти, причем эта организация постоянно чувствовала недостаток в интеллигентских силах, между тем, как среди рабочих в Петербурге находила обильную работу; что за последние годы рабочие настолько приобрели развитие и опытность, что начинают самостоятельно вести пропаганду и организацию, и что, несмотря на правительственные разгромы, производившиеся в этой организации, она теперь настолько окрепла, что даже в случае, если вся интеллигенция будет арестована, она все-таки будет расти не только в Петербурге, по и в его окрестностях и других городах, где действуют разъезжающие и высылаемые рабочие. А когда они составят кружок среди рабочих, то свяжут его с петербургским союзом…»

Да, это были действительно откровенные показания, те самые, которых так не хватало следствию. Егупов вытаскивал на свет такое, что никогда не было бы обнаружено. К особому удовольствию полковника, тот припомнил весьма любопытный случай, в минуту откровенного разговора поведанный ему Брусневым. Случай этот позволял причислить Бруснева, пускай всего лишь как косвенного участника, к той группе террористов, которая в марте 87-го года попыталась совершить покушение на самого государя! У Бруснева хранилась целая химическая лаборатория террористов, в которой они и вырабатывали взрывчатую смесь для своих бомб!

Прочитав эти пространные показания вслед за полковником Ивановым, товарищ прокурора Стремоухов обратился к нему с язвительной усмешечкой: