Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

– Большущая.

– Он ее разделывал у реки, а ты к нему подобралась, потянула за хвост и теребила, пока он не обернулся, оставив Рыбу. Которую мы потом все съели.

– Мне меньше всех досталось.

– Вот мы сейчас рассказали эту историю, – сказал Дарр Дубраули. – Но кто потом вспомнит, что это была ты?

– Я вспомню.

– А когда тебя не станет?

Вороны притихли: на эту тему не принято было говорить.

– Что, если мы всегда сможем назвать тебя, сказать, кто это сделал давным-давно?

Ворона принялась оглядываться по сторонам, покосилась вверх и вниз, словно не могла собраться с мыслями.

– Ну и? – наконец спросила она.

– Ну и это твое имя. Например, Потянула-Орла-за-Хвост.

– Длинное очень.

– Зато, – парировал Дарр Дубраули, – это целая история.

– А у тебя есть имя?

– Да, С-Дуба-Растущего-у-Липы.

Это заявление все встретили безудержным хохотом, но Ворона, которую теперь звали Потянула-Орла-за-Хвост, не смеялась. Она метнулась и клюнула одного из насмешников, а остальные закричали на нее: «Эй! Эй!» – но уже пришла пора спать, и старшие призвали всех к порядку.

На следующий день другая Ворона, которая сидела рядом в тот вечер, отыскала Дарра, кормившегося неподалеку, и очень-очень тихо сказала, что тоже хочет имя, но только хорошее.

И для нее нашлось имя – и другие имена, которые появились сперва у одной Вороны, а потом у другой; со временем их стали передавать птенцам, которые несли в именах своих матерей и отцов; а их птенцы добавляли в список новые имена. Имена уносили с собой те, кто улетал в другие края, оставив стаю. За сотню поколений имена (как и те, что носили Люди) стали гладкими, как речная галька, притерлись друг к другу, так что деяние, место, привычку или рассказ, скрытые в имени, уже почти нельзя было различить; но они оставались там, остаются и поныне.

Зима в тот год выдалась тяжелой. Снег выпал рано и не сошел до самой весны; снегопад укрыл трупы животных, погибших от холода и голода, так что Вороны не могли их найти. По вечерам на зимней ночевке Вороны сидели тихо: что́ тратить силы на общение, когда впереди долгая холодная ночь, а утром едва ли найдешь себе завтрак. Говорили о Воронах, которые не вернулись на ночевку к закату: о пойманных, пропавших, слишком слабых, чтобы найти пропитание. В глубине леса семейство Оленей – мать, отец и годовалый Олененок – оказалось в ловушке за снежным валом, который они сами невольно выстроили: ходили кругом, вынюхивая скрытую растительность, и вытоптали такую глубокую колею, что уже не смогли из нее выпрыгнуть. Там им были не страшны Волки, и Олени умерли от голода.

Вороны их нашли, подождали, пока теплое солнце не размягчит туши, и спасли собственную жизнь.

Дарр Дубраули редко видел Лисью Шапку. Когда они с друзьями летали в поселение в поисках пищи, то вообще видели мало Людей; в снегу Люди ходили стаями, как Волки на охоту, но забирали всю добычу, не оставляя ничего. Лучше держаться подальше от таких крупных голодных хищников: поговаривали, что в поселении видели вороньи перья – черные на снегу. Когда Дарр Дубраули все же заметил Лисью Шапку, она была с ног до головы закутана в меха, а Люди не приветствовали его, как прежде. Снег сковал их так же, как Оленей. Хорошо все-таки иметь крылья.

Когда зимняя ночевка разлетелась, Бродяга покинул стаю, и с ним улетела Младшая Сестра Дарра – подальше от стаи и семьи, которая не одобрила ее выбор, потому что Бродяга так и остался для всех чужаком. «Ладно, – проговорил отец, услышав эту новость от Служителя, – но пусть они лучше к нашим владениям и близко не подлетают». Дарр Дубраули огорчился, потому что в приступе весеннего безумия надеялся, что она выберет его; он был готов улететь с ней куда угодно и навсегда, но нет. А помочь родителям с гнездом мог и последний птенец из прошлогоднего выводка – и, конечно, Служитель, которому Дарр дал имя Друг-Чужой-Подруги.

Где же Лисья Шапка? Он полетел к озеру, которое разбухло от талой воды, к зеленеющим рощам, но ее нигде не было; она не нашлась ни в дубраве, которой дала особое имя, ни у Ручья, ни у Высокого Камня, у которых тоже были имена, – она их называла, но Дарр не сумел запомнить дольше чем на минуту. Он чувствовал себя старым без нее, без Отца и Матери, без собственного надела. Совсем один. «Вот ее и бери себе в подруги», – то ли пошутил, то ли посоветовал Бродяга, когда улетал с Младшей Сестрой; а Сестра даже не обернулась ни разу.

Той весной битвы не случилось; Люди не принесли богатства Воронам и их птенцам, и кое-кто из стаи Дарра посматривал на него с презрением, потому что ему теперь нечего было предложить. Одним знойным днем он возвращался от озера и поселения в свои старые владения за пустошью вместе с молодыми Воронами, которые по-прежнему надеялись, что можно найти что-то хорошее, если держаться рядом с ним. Воздух был густой и томный. Вдалеке, на подне, беззвучные молнии сверкали в тучах – серых и белых, как спина Тетеревятника.