Краули, по его словам, не читал классическую работу Юрия Лотмана и Бориса Успенского «Миф — имя — культура» (1973)[128]
, хотя она и переведена на английский. Тем замечательнее, что мир Имра в романе по всем параметрам совпадает с концепцией мифа, предложенной этими исследователями: Краули очень хорошо понимает, что такое миф и как он работает.И как же работает?
В мифологическом сознании мир состоит из отдельных объектов, и объекты эти:
1) одноранговые (логических классификаций типа «живое существо — растение — дерево — дуб» в мифе нет), но при этом они входят в ценностные иерархии (есть обычные вещи, а есть священные; есть, наконец, Самая Драгоценная Вещь);
2) нерасчленимые на признаки (ворона есть ворона, и всё), но расчленимые на части (как вороны раздирают на куски мертвецов, а Лисья Шапка в Имре отрубает голову некоему царю);
3) однократные (в Имре все березы суть одна Береза); при этом совершенно различные предметы могут восприниматься как один (курган — спящий великан; мертвый бандит находится и в аду, и на земле).
В мире мифа любое слово оказывается именем собственным. Если для ворон Отец, Мать, Бродяга, Служитель — это имена, то лишь потому, что Дарр Дубраули еще не воспринял у людей саму концепцию имен. На самом деле вороний Отец — вовсе не имя, а всего лишь «этот отец», «мой отец». Не то в Имре: каждая береза есть Береза, каждая ворона есть Ворона — архетип или платоновская идея, воплощением которой является конкретная, вот эта береза, эта ворона, а точнее — все березы и все вороны. Дарр Дубраули сначала не может понять слова Певца: «Вороны умирают, Ворона не умирает». Для человека, живущего в мире мифа, это самоочевидно: как может умереть идея Вороны?
Все события мифа, происходящие в доисторическом, вневременном прошлом, суть прецеденты (смерть пришла в мир, потому что...; зайцы зимой белые, потому что...; люди научились разводить огонь после того, как...) и суть образцы (в ключевых точках пространства и времени, например на равноденствие и солнцестояние, следует выполнять такие-то ритуалы, потому что так делали боги и первопредки, а иначе мир рухнет).
Персонаж мифа — бог, человек, зверь или птица — это тот, кто первым совершил нечто (создал небо и землю, принес огонь, упустил бессмертие), и после этого мир стал таким, каков он сейчас. Дарр Дубраули как раз и претендует на роль первопредка-демиурга, поэтому с завидным постоянством утверждает, что именно он — первая ворона, которая придумала имена, стала уносить души людей в посмертие и т. п.
Все эти тезисы суммирует загадочная формула Алексея Лосева, которую мы вынесли в эпиграф: «Миф есть развернутое магическое имя». Что это значит? Герой мифа и его имя — едины. Мы говорим «Прометей», «Гильгамеш» или «Адам» — и все их истории уже содержатся в этих именах (Адам — первый человек, который...). Истории эти чудесны («магичны», по Лосеву), и миф — это повествование, в котором они разворачиваются.
Роман «Ка» — книга развернутых имен. Что такое Ка? что такое Имр? кто таков Дарр Дубраули?
А кстати, что такое Имр?
Краули играет с читателем, подбрасывая ему несколько версий; изящество замысла в том, что все варианты сводятся к одному и тому же. Да, Имр — это мир людей... но как же тогда Певец и Лисья Шапка отправляются туда из людского поселения? Имр — мир посмертия, но в нем обитают и Уродливые Человечки, и, очевидно, европейские фейри, и персонажи сказок, легенд и... мифов, разумеется.
Имр — это мир мифа, в том числе мифов о том свете и о поисках бессмертия, а значит — мир имен, которые тождественны вещам (знать имя вещи означает знать ее суть и обрести над нею власть). В определенном смысле там нет
И мы возвращаемся к постмодернистской текстуальности Краули: Имр — то есть всё на свете, кроме Ка, — есть текст, повествование, история, и попасть туда можно только путем рассказа, как это и делают Певец и Лисья Шапка: они рассказывают Дарру о мире ином и таким образом оказываются там.
А еще Имр — это пространство, поэтому Дарр находится «в явлении» и «в руинах Имра», а не «при них» или «во время их»; да и Будущее (еще одно понятие, принесенное Дарром в Ка) — это страна. Понятно почему: миф — это, помимо прочего, еще и история о пересечении пространства, это особая организация пространства, с сакральным центром, небесами и преисподней и т. д.
Но тогда что же такое Ка? Это не мир смыслов, а эмпирический мир жизни, где мертвые суть мясо, еда, «мертвые, и всё», а вещи — только вещи, и всё, хотя их великое множество. Это мир, где есть только конкретное, единичное, а смерти нет: у ворон, как мы знаем, мертвых не бывает, и повествователь подробно объясняет почему.