Кабахи

В первый год густо поднявшуюся ниву побило градом — едва удалось спасти два-три стебля. На второй год в грядки забралась свинья — перерыла, перетоптала посевы, сожрала молодые растения с корнями. Разъяренный агроном схватил ружье и всадил пулю в сытое, разнеженно похрюкивающее животное. Единственный уцелевший — хотя и поврежденный — колос он выходил, как выхаживают больного, трясся над ним всю весну и все лето и в начале августа вылущил из этого последнего колоса тридцать два полновесных зерна.

В страхе за судьбу своих посевов, агроном перерезал всех кур и поросят, так что во дворе у него не осталось никакой живности. На следующий год из посеянных им тридцати двух зерен выросли триста сорок семь колосьев. Агроном удвоил и утроил свои заботы, как говорится, ветерку не давал дохнуть на нежные всходы. Стоило небу затянуться облаками, как он бросал все дела, где бы ни был и чем бы ни занимался, бежал домой и натягивал над делянкой, между столбами, установленными в четырех ее углах, широченный брезент, чтобы защитить ниву от возможного града. Русудан сидела целыми днями с книжкой около грядок, в тени виноградной беседки, и непрестанно махала длинным, гибким прутом, отгоняя воробьев.

Разразилась Отечественная война. Агроном сокрушался:

— Ах, в какое горячее время подобрались к нам собаки, собачьи дети! Боюсь, крепко побьет нас этим нежданным градом!

Волна беженцев из, России и Украины достигла и Грузии. Двое из них, мальчик и девочка лет десяти-одиннадцати, нашли пристанище в доме агронома. Мальчик держался молодцом, но девочка, слабая здоровьем, подточенная бедой, все тосковала о родном доме, разрушенном врагом, и так безутешно оплакивала умершую в дороге мать и погибшего на фронте отца, что вскоре последовала за ними.

Мальчик оказался крепким и деятельным. Он ни за что не хотел сидеть сложа руки. Он рубил дрова, таскал воду, ухаживал за беседкой из виноградных лоз и не отходил от заветной, любовно взлелеянной делянки своего приемного отца. Русудан помучилась с ним, помучила и его и в конце концов добилась, что мальчик, вначале не знавший ни одного грузинского слова, в короткий срок научился не только говорить, но и читать и писать по-грузински. И Максим смог с осени опять пойти в школу.

Когда нахлынувшие с запада орды докатились до хребта Кавкасиони, агроном взял винтовку и отправился за Дарьял сражаться с врагами.

Русудан была уже тогда студенткой сельскохозяйственного института в Тбилиси.

Оставшись один в доме — Максим явился к председателю ближайшего от Телави колхоза Курдгелаури и попросил приставить его к делу.

Дела в колхозе было хоть отбавляй. И Максим был аробщиком, сгребал солому с комбайна, подбирал колосья, таскал трактористам горючее и воду…

Тем временем Русудан окончила институт, вернулась из Тбилиси домой и стала агрономом в Чалиспири. В доме снова появилась хозяйка, а Максим, у которого подбородок успел уже смешно зарасти нежным пушком, попросился в чабаны и ушел в горы с овечьей отарой.

Агроном прогнал врагов за рубежи своей родины и, отправив на тот свет пяток фашистов, лег на берегах Дуная в братскую могилу.

Русудан поняла, что отныне полем ее деятельности будет деревня, продала дом в Телави и переселилась в Чалиспири. Колхоз отвел ей под усадьбу старый, заглохший сад генерала Вахвахишвили. Русудан поставила в нем двухэтажный дом и принялась за восстановление сада. Через два года и Максим по совету Русудан ушел из курдгелаурского колхоза, и в Чалиспири стало одним овцеводом больше.

Дочь продолжила дело, начатое отцом, и вскоре двор и опытный участок чалиспирского агронома прославились на весь район.

…Русудан вошла в комнату, заперла дверь и стала раздеваться.

Большое зеркало отразило точеные плечи, руки и шею.

Русудан некоторое время пристально смотрела на свое отражение, потом перевела печальный взгляд на увеличенную фотографию отца, висевшую на стене.

Ласково смотрел с фотографии на свою дочь, успевшую превратиться в красивую молодую женщину, нестарый еще человек с высоким лбом и густыми волосами.

Русудан погасила свет и легла в постель. Лицо отца все еще стояло у нее перед глазами. Матери Русудан не помнила, и поэтому вся ее дочерняя любовь сызмала сосредоточилась на отце.

Всякий раз, как Русудан глядела на этот портрет, явственно вспоминалось ей детство.

«Папа, папочка, где ты теперь? — шептала девушка, а когда воображение ответило ей на этот вопрос, сердце у нее сжалось и на глазах выступили жгучие слезы. — Как я сердила тебя, папочка, — продолжала она про себя, — какая была непослушная, — а ты ни разу не решился строго меня наказать, всегда жалел… Помнишь, как я однажды, не спросившись, убежала из дому и заблудилась в лесу? Как я тебя тогда напугала!» Девушка вспомнила ту давнюю ночь, проведенную в лесной чаще, вздрогнула и плотнее завернулась одеяло.

Двенадцать лет было тогда Русудан.