Кабахи

Какие-то подвыпившие гости тотчас же отреагировали на появление «ангела» достаточно вольными двусмысленными «хвалами». Купрача всадил в стойку длинный кухонный нож, обхватил его рукоятку своими большими руками и бросил на не в меру болтливых клиентов выразительный взгляд — такой, что они тотчас же проглотили языки.

— Приходите, когда понадобится, через заднюю дверь, сестрица. Здесь, в зале, вам не место. А еще того лучше скажите: сколько, чего и когда вам нужно — я пришлю.

— Ах, что вы, спасибо, я не хочу никого беспокоить. Приду сама, если будет нужно.

— Какое тут беспокойство. Я с женщиной буду присылать.

— Нет, нет, спасибо, я сама приду. Большое спасибо. — И она унесла в один прием провизию на два дня.

О чем бы она ни думала, в конце концов неизменно вставало перед ее внутренним взглядом то утро, когда она увидела, узнала следы Русудан перед дверью. Никогда в жизни она так не пугалась и не терялась, никогда не терзали ее так жестоко стыд и угрызения совести.

Первое, что ей пришло в голову, была хитрая, уловка: она поспешно спрятала чемодан — и вытерла тряпкой мокрые следы Русудан на пороге и на балконе. А потом долго сидела и, дрожа от холода, смотрела испуганными глазами на шрам, пролегавший вдоль лба спящего Шавлего, над самыми бровями.

Наконец Шавлего проснулся и, увидев, что в окна льется дневной свет, вскочил с постели.

— Почему не разбудила?

Он мгновенно оделся и вышел.

Не успел Шавлего спуститься по лестнице до самого низа, как Флора кинулась к окну и, прячась за занавеской, стала глядеть во двор. Она долго ждала, однако он все не показывался; наконец Флора открыла дверь и взглянула на балкон.

Шавлего медленно поднимался по лестнице, вглядываясь в следы на ступеньках. Уже на балконе, у верхней ступеньки, он долго стоял в задумчивости. Потом бросил взгляд вдоль балкона и несколько раз покачал головой. Заметив в дверях застывшую в неподвижности Флору, он посмотрел ей прямо в глаза и долго не отводил взора.

— Значит, так… — наконец пробормотал он и повернулся, ушел.

Эта картина, переплетаясь с видениями той ночи, неотступно стояла у Флоры перед глазами. Подсознательно она поняла: пришло к ней нечто большее, чем то, что вмещается в понятие «дружба», «нежная дружба». Нечто более глубокое, чем даже кровное родство. Она дышала радостью той ночи, мучилась блаженной мукой тех часов, горечь и сладость пережитого тогда примешивалась к каждой минуте ее повседневного существования. Она была молода и красива. И если она осчастливила мир, появившись в нем, то и от него, от этого мира, ей следовало, по справедливости, получить свою долю счастья, всю, до последней капли. Ту ночь — и того, с кем она была той ночью, — Флора не могла забыть ни на минуту, потому что в ту ночь «Како совершил кражу».

Иногда она остро чувствовала, какой разлад внесло ее появление в совместную, полную такого согласия жизнь двух близких друг другу людей, и тогда угрызения совести терзали ее особенно сильно. В такие минуты она принимала решение немедленно устраниться, убраться отсюда. Но стоило ей дойти до калитки, как непонятная, непреодолимая сила возвращала ее к этой тихой ночной пристани.

Все остальное время она только ждала — ждала, что наконец придет Он.

А когда Он вдруг появился, Флора успела лишь бросить на него беглый, мгновенный взгляд. Застыла на месте, растеряла все мысли, онемела, и Он повернул назад, ушел, оставив ей лишь воспоминание о глухом звуке тяжелых, удаляющихся шагов на лестнице.

Этот глухой звук шагов до сих пор отдавался у нее в ушах. Так же ясно, как в тот день, когда она их услышала. Воспоминание это переполняло ее душу и тело. И когда днем доносился до нее какой-нибудь шум, она тотчас же бросалась к окну, выходившему на балкон. А когда ночью деревья или забор стонали под порывами зимнего ветра, она прислушивалась затаив дыхание, полная напряженного ожидания: не скрипят ли это под ногами желанного гостя половицы на балконе…

«Я был когда-то жрецом в Вавилоне; Утнапиштим — мой предок по прямой линии…»

Неужели кто-нибудь в самом деле верит в подобные вещи? Но Флоре приходилось слышать, что если очень хочешь кого-нибудь видеть, очень, очень, очень сильно хочешь, то желание твое может исполниться — ты свидишься с этим человеком.

О как хочет этого Флора! Всей душой, всем сердцем! Как она жаждет вновь услышать глухой звук медленных шагов — шагов, отдающихся в ее сердце и во всем существе. И… О боже! В самом ли деле слышит она или ей чудится? На лестнице раздались шаги. Кажется, ступенька скрипнула. Нет, не кажется, а действительно скрипнула. Снова шаги. Еще и еще. Потом все стихло. Но вот снова… Это Он! Боже, не дай сойти с ума! Только бы не потерять дар речи, только бы не отнялись руки и ноги. Хоть бы хватило силы встать, заговорить, обвить его шею руками… Замереть в сильных объятиях, растаять, сгореть… Боже, он наверху… Прошел по балкону… Открывает дверь… Боже!

Флора прижала руки к бешено бьющемуся сердцу, затаила дыхание и медленно открыла крепко зажмуренные глаза.

В дверях стояла Русудан. Изменившаяся, бледная и какая-то далекая, чужая.