Кабахи

Наконец, оставив позади огороды, Шавлего вышел на берег Берхевы. Тропинка, спускавшаяся к реке, бежала среди зарослей дикого терна и сизой ежевики. Гибкие, налившиеся соком ветви терна с набухшими почками, словно ласкаясь, терлись о голенища его сапог.

Счастливец Закро!..

— Ой, мамочка! — взвизгнул вдруг кто-то во мраке.

— А-ах! А-аа-ах! — раздался в ответ пронзительный женский крик.

Шавлего мороз подрал по коже. Первый голос показался ему знакомым. Второй, отчаянный, душераздирающий, заставил его содрогнуться.

Тропинка вела в другую сторону. Шавлего побежал на голоса, не разбирая дороги, вслепую, продираясь сквозь колючие заросли ежевики, перепрыгивая через кусты терна. Ветки хлестали его по ногам, шипы раздирали их в кровь, казалось, разъяренные псы вцепляются ему в икры, но Шавлего словно не чувствовал боли и продолжал бежать, ломая и обрывая переплетения веток.

Крик послышался еще раз; где-то хрустнула, затрещала под чьей-то тяжестью изгородь.

Заросли кончились; Шавлего выбежал на луг. Голос послышался ему откуда-то с этой стороны. Он замедлил шаг и внезапно набрел на стожок сена. Обойдя его, Шавлего споткнулся обо что-то мягкое, упал, тут же вскочил и при этом ударился рукой о какую-то жердь — гладкую и длинную. Это оказалась рукоятка вил. Он нащупал зубцы, и от прикосновения холодного железа невольная дрожь пробрала его.

«Что случилось сейчас в этом непроглядном мраке? И почему тут валяются вилы?»

Шавлего пошарил и ощутил под рукой гладкое, упругое тело.

Он вздрогнул, на мгновение окаменел.

Перед ним лежала женщина — она не двигалась, но была еще теплая.

Первой его мыслью было — найти на ней рану.

Но ни раны, ни следов крови он не смог обнаружить. Значит, ее убили, или оглушили, ударив чем-то тупым, тяжелым.

Что теперь делать?

И вдруг он заметил позади себя слабый свет, мерцающий невдалеке.

Он подхватил неподвижное тело и бегом направился в ту сторону, откуда шел свет. Шагах в десяти от наткнулся на забор, ударом ноги проломил его и, пробравшись между фруктовыми деревьями, оказался перед калиткой. Он вошел во двор, тускло озаренный светом, льющимся с балкона. Двор был объят глухим молчанием. Он посмотрел на лицо женщины и от ужаса не мог издать ни звука.

— Русудан! — вскричал он наконец и упал на колени.

Он обнимал ее, целовал ее мертвенно-бледное лицо, гладил по шелковистым волосам, говорил ей ласковые слова, называл ее маленькой Русико, проклинал свою злосчастную судьбу, разражался отчаянными рыданиями.

Потом посмотрел вокруг полубезумным взглядом и вдруг вскочил на ноги.

С трудом обхватив большое, полное воды корыто, он легко поднял его и вылил всю воду на молодую женщину.

Русудан пошевелила головой и глубоко, тяжело вздохнула.

Шавлего выронил корыто, перескочил через него и снова подхватил ее на руки.

— Где я? Что случилось? — спросила Русудан, открыв глаза.

— Русудан! Ты жива, Русудан? — Сердце у него словно разорвалось, кровь бросилась в голову, ударила в виски. Шавлего упал на колени, но и они изменили, он осел на холодную землю. Руки, плечи у него ослабели, поддавшись нахлынувшему чувству безмерной усталости, он уронил голову на грудь Русудан.

— Что случилось, где мы? — снова спросила молодая женщина.

— Ты не ранена? У тебя что-нибудь болит, Русудан? — усталым, упавшим голосом спросил Шавлего.

— Нет. Лоб чуть побаливает… И голова кружится… Где мы, Закро? Поросенок визжал… Жалко стало… Я решила сама пойти за сеном… Только воткнула вилы в стог, как оттуда кто-то выскочил и с криком кинулся на меня… Больше ничего не помню… Где мы, Закро? Мне холодно. И лоб болит.

Шавлего тут только вспомнил, что ночь стоит холодная и что он вылил на Русудан целое корыто воды. Он встал, снова поднял ее на руки… и вся душа у него вскипела, когда он почувствовал, как обвили его шею — нет, шею Закро! — прохладные руки Русудан… Как лицо ее прильнуло к широкой груди Закро… Он почувствовал на своем лице ее теплое дыхание, влажные ее волосы щекотали его шею…

Забыв обо всем на свете, он наклонился и поцеловал ее в губы.

— Милый… О милый… — вздохнула Русудан, притянула к себе лицо молодого человека и ответила на его поцелуй жарким поцелуем.

Этого Шавлего уже не мог перенести. Сорвавшись с места, он взбежал по лестнице, толчком ноги распахнул дверь в комнату, оторвал от груди прильнувшую к нему Русудан и не положил, а бросил ее на тахту около жестяной печки. А потом… потом долго стоял над нею, не в силах оторвать от дорогого лица жадный взор.

Русудан снова открыла затуманенные глаза; с минуту она смотрела на Шавлего, потом снова смежила веки и прошептала:

— Разожги огонь в печке, Закро. Я застыла…

У Шавлего от душевной боли судорожно перекосилось лицо. Он закрыл дверь, разгреб уголья в печке… Сухие дрова скоро вспыхнули ярким пламенем.

— Мне холодно. Иди сюда, Закро.