Кабахи

Ламара, сидевшая рядом с Элико, в испуге отодвинулась от нее.

Элико презрительно скривила губы:

— Слава богу, наконец-то ты от меня отлипла. Надо бы мне чуть раньше завести о председателе разговор! — Потом она повернулась к парням: — Я-то понимаю, что говорю, а вот вы понимаете или нет, несчастные, зачем вы здесь находитесь и для чего вы вообще в комсомоле? Ходите, бродите, топчетесь в чалиспирской пыли, а о том и не задумываетесь, чего ради вы на свет родились и зачем обременяете землю!

— Ну, понесла! — прервал девушку Эрмана. — Ты всегда так. Погоди, Элико! Для того мы и созвали собрание, чтобы обсудить такие вот наболевшие вопросы. Дадим тебе слово, и тогда говори все, что думаешь. Я как раз хотел включить в повестку вопрос о расширении пахотных площадей, если вы меня поддержите. И молодежную бригаду я собираюсь организовать именно для этого.

— Ты что-нибудь путное предложи, а в поддержке тебе никто не откажет. Сколько уж времени мы говорим об этой молодежной бригаде и все никак не можем ее организовать! — обмахивая платочком высокую шею, сказала Элико.

— Люди не подбираются — что я могу поделать? — оправдывался Эрмана.

— Людей сколько угодно. И работать можно всюду, если есть охота. К чему еще какая-то молодежная бригада? Я, например, в молодежной бригаде не стану работать.

— Почему? — удивился Эрмана.

— Потому что уже числюсь в бригаде моей матери, и книжка у меня туда же приписана.

— Ну, книжка тут ни при чем. Тебе бы только с женщинами болтать да перемывать людям косточки.

— А ты думай, прежде чем говорить! Расселся на председательском стуле и мелет с важным видом, что придет в голову! Кого ты из себя корчишь? Потерпи, рано еще тебе в начальники!

Эрмана собирался уже ответить ей, так же резко, но тут дверь отворилась, и показался председатель колхоза. Он постоял с минуту на пороге, оглядел присутствующих внимательным взглядом и направился к столу.

Эрмана встал, уступая ему место.

— Сиди, сиди, сынок! Свободных стульев, по милости твоих комсомольцев, у нас тут достаточно.

Дядя Нико сел и посмотрел на девушек.

Ламара, встретив взгляд председателя, испуганно отвела глаза. Элико, опустив голову, разглаживала пальцами платье на коленях.

— Собрание у вас закончилось или еще не начиналось?

— Какое там закончилось! Дожидаемся — не все еще пришли.

— Где остальные девушки?

— Не знаю, — развел руками Эрмана. — Три дня подряд твержу всем и каждому, что на субботу назначено комсомольское собрание, и вот — больше никто не пришел. Объявление я вывесил уже неделю тому назад.

Дядя Нико уперся подбородком себе в грудь, надул толстые щеки и, сложив пухлые руки на коленях, уставился на них. Потом тихо поднялся, пересел на свое место за письменным столом и уставился в одну точку перед собой.

Тягостное молчание нависло в комнате.

— Что же мне с вами делать, сынок? — Дядя Нико поднял голову и еще раз обвел всех, кто был в комнате, медленным взглядом. Потом положил на стол ладонью вверх левую руку и загнул на ней мизинец указательным пальцем правой руки. — Просили вы меня, чтобы в дни собраний вас пораньше отпускали с работы, я сказал: будь по-вашему. — К мизинцу прибавился безымянный палец. — Надумали проводить собрания в моем кабинете, я сказал: пожалуйста. — Средний палец присоединился к двум своим товарищам. — Попросили, чтобы дали вам обрабатывать отдельные, особо выделенные участки, я и в этом вам не отказал. — Он загнул указательный палец. — Объявили: не хотим быть полеводческой бригадой, хотим виноградники возделывать, — я опять согласился, не стал вам перечить.

Большой палец соединился с остальными, рука собралась в кулак.

Комсомольцы сидели, притихнув, и, точно завороженные, не сводили глаз с руки говорящего.

Каждому из них казалось, что этот сжатый кулак дяди Нико наносит им удар за ударом..

Председатель покончил с пальцами левой руки и, наверно, перешел бы к правой, но тут Эрмана не вытерпел, смалодушничал и вскочил с места:

— Это все правильно, дядя Нико, но что я-то могу поделать? Не может же один человек за всех отвечать! Вот вы сами своими глазами видите, какая у нас посещаемость. Уже одиннадцать часов, а нас всего собралось восемь человек. Не ходят на собрания — что с ними делать?

Дядя Нико вздернул вверх соломенно-желтые брови и, прищурясь, поглядел на секретаря комсомольской организации.