Кабахи

— Можно подумать, что у вас, женщин, в пальцах не кровь, а слезы: только поднесете их к глазам, и готово — потекли ручьем! Ну, чего ты плачешь? Что случилось, того не вернуть. Да и ничего особенного не случилось. Знаю я твоего отца, не бойся — от одного пинка крепость не развалится. Я должен был так поступить и нисколько не раскаиваюсь. Понадобится — и опять поступлю точно так же! А ты не плачь, не о чем тебе плакать и не дай бог, чтобы было о чем. Пока мы еще оба живы — и я, и твой отец. Если он очень уж нас с тобой доймет- заберу тебя к себе. Хоть сегодня же заберу! Правда, я хотел немного повременить, новый дом сначала построить… Материал уже заготовлен, вот только бы с колхозными делами управиться… Но это ничего, я и сейчас не бездомный, есть тебе куда перейти. Дом, конечно, старый, но что ж тут особенного, зато будем там вместе. Главное не жилье, а то, кто в нем живет. Зато потом еще легче будет строить. Новый дом я поставлю около абрикосового дерева. Я буду строить, а ты помогать. Будешь ведь помогать? Когда я присяду, усталый, под деревом, чтобы перевести дух, ты принесешь мне воды. Нет, не воды, а вина — холодного вина. Под домом я устрою марани, закопаю в землю большие кувшины. Вино в них всегда холодное и не портится — сохраняет вкус. А летом холодное вино удивительно освежает и охоту к работе придает. Выпьешь немного — и становишься прямо как лев, готов, кажется, скалу, что над Берхевой высится, одним ударом своротить. Так вот, построим мы с тобой вместе дом, вместе будем в нем жить и вместе за стол садиться. Готовить еду будешь ты. Впрочем, нет, стряпать я тебе не дам, а то, пожалуй, весь свой годовой заработок за один месяц на еду спущу, такая она будет вкусная… Построю я дом посередке, между виноградником и садом. Перед балконом посажу лозы и пущу их на высокие подпоры, так что весь двор от виноградника до балкона будет как сплошная тенистая беседка под навесом из виноградных лоз. А навес — такой высокий, чтобы во двор свободно могла въехать арба. Работать я стану не покладая рук, ночью и днем, и дом у нас будет полная чаша. Потом, может быть, и машину купим, легковую машину. По воскресеньям будем отдыхать. Захочется — съездим в Телави, пойдем в театр или в кино, потом, может быть…

Девушка прислушивалась к этому потоку сбивчивых, горячих слов, и глаза ее, блестевшие от слез, наполнялись радостью. Наконец она схватила за руку размечтавшегося бригадира и остановила его.

— Реваз, Реваз, ты опять забываешь о моем отце! Ты опять забываешь, что, кроме него, у меня никого больше нет и что я у него тоже единственная. Неужели не помнишь, что я тебе говорила в прошлый раз? Вот он продал машину, чтобы достроить дом. А зачем, для кого он строит? На что одинокому человеку такой большой дом? Как же я могу оставить отца? Ну право, Реваз, подумай сам — разве я могу его покинуть? Ведь он даже не захотел жениться во второй раз, когда еще был молодым, и все только из-за меня, чтобы не было мачехи у его любимой дочки. Ну а если он не женился в те годы — разве теперь будет у него охота жениться? Да и зачем нам мучиться, строить дом, когда вот он, уже готовый, к нашим услугам? Будем жить в нем все вместе — и мы с тобой, и отец — все, все будем вместе! Твоя мать и моя тетка станут смотреть за садом и виноградником, я буду хозяйничать в доме, а ты и папа займетесь колхозными делами. Если ты не хочешь, чтобы с нами жила тетя Тина, — что ж, у нее прекрасный дом в Пшавели, она тогда уедет к себе. Если бы только ты, Реваз, сумел как-нибудь поладить с моим отцом. Добейся, чтобы он опять тебя полюбил! Ах, Реваз, неужели ты не можешь сделать это ради меня, неужели я столького не стою?.. А ведь как он раньше любил тебя, помнишь? Всячески тебя выдвигал, бригадиром назначил, поручил тебе самые лучшие виноградники… Почему же вы теперь стали враждовать? Чего вы не поделили, что случилось с вами обоими, на мою беду?

— Ну, ну, Тамара! Не плакать! Не надо слез — что в них пользы? Мы вот разговариваем и прекрасно понимаем друг друга, а слезы оставим на тот случай, когда слов не хватит… Ну хорошо, хорошо, пусть будет по-твоему! Я послушаюсь твоего отца и перейду в полеводческую бригаду. Не стану больше ему перечить. Но только пусть он знает: тот виноградник в полтора гектара, за которым я сам, лично, ухаживаю, я никому не уступлю. Буду и дальше им заниматься наряду с полеводством. Пусть твой отец увидит, что может сделать человек, когда он с душой берется за работу. А дом у каждого должен быть свой. Я ничьих попреков слушать не хочу, да и дом у нас с тобой получится ничуть не хуже, чем у твоего отца. Правда, тебе трудно будет поначалу расстаться с прежним домом, но потом привыкнешь и полюбишь свое новое жилье.

— С тобой, Реваз, я готова жить хоть в дремучем лесу, хоть в пещере, но что мне с папой делать, как я его покину?

— Кто ж из нас выходит за кого замуж — я за тебя или ты за меня? — смеялся Реваз. — Нет, Тамара, это не дело! У вороны и то есть свое гнездо, а ведь мы с тобой — люди!