«Победа» влетела с шумом в Телави, свернула у Ираклиева источника налево и затормозила перед высоким зданием. Шавлего открыл дверцу и вышел на тротуар.
— Спасибо тебе, Симон, за доставку и особенно за то, что ты не пожалел хлеба-соли для ребят, когда мы отстраивали лачугу бедной Сабеды.
— Не стоит благодарности… В последнее время я что-то совсем одичал. Иной раз так потянет по душам с человеком поговорить, что, кажется, жизни за это не пожалел бы.
Когда Шавлего поднялся по лестнице до второго этажа, дверь, ведущая с площадки в коридор, отворилась, и показался невысокий молодой человек с озабоченным, нахмуренным лицом.
Шавлего остановился и удивленно воскликнул:
— Кого я вижу! Мое почтение Теймуразу Кахетинскому! Ты все здесь, тушин?
Молодой человек остановился в свою очередь — лицо его вдруг просветлело, он хлопнул ладонью по протянутой руке Шавлего, а потом дружески обнял его.
— Отыскала-таки птичка родное гнездо? Нет, брат, никуда не убежишь от нашей Алазани! — Он повернул назад и потянул за собой Шавлего. — Пойдем посидим у меня, поговорим. Почему ты удивился, увидев меня?
— Давно тебя не встречал… Я думал, ты уже в Тбилиси, в ЦК заседаешь. По-прежнему третьим секретарем?
— По-прежнему и меньшим не буду. — Он закрыл дверь кабинета и пододвинул гостю стул. — Давно ты приехал? Зачем пожаловал в райком? Кто-нибудь тебя огорчил-обидел?
— Не так просто меня обидеть! А вот ты таки выглядишь огорченным.
— Неужели?
— Да, брат, — вышел из кабинета такой угрюмый и насупленный, что собака не взяла бы у тебя хлеба из рук.
— Нельзя же вечно держать рот распяленным, как голенище!
— К ротозейству я тебя не призываю. Но вид у тебя был очень уж… суровый. Может, получил нагоняй от секретаря? Впрочем, насколько я знаю, не таковский ты парень, чтобы получить нагоняй и не дать сдачи, да еще с лихвой.
Лицо Теймураза стало серьезным.
— Плохие дела! С председателем райисполкома вчера случился удар. Вся левая сторона отнялась.
— Печальная история.
— С полчаса тому назад я звонил в больницу — ему не лучше. Я как раз шел его навестить.
— Да, нехорошо. Все его хвалят, говорят, очень порядочный человек. Он давно болен? Повышенное давление?
— И давление и сердце… Вчера у него вышел крупный разговор с нашим первым секретарем. Вернулся он домой, сел обедать — и за едой свалился со стула. Весь этот год, бедняга, болеет. Если будет второй удар — уже не оправится. Ты не знаешь, что это за человек! Трудно мне будет без него!
— В чем они с секретарем райкома не сошлись?
— Во многом. Разные люди.
— А ты в каких отношениях с первым секретарем?
— Я на сердце не жалуюсь. Оно у меня как халибское железо.
— И что же — лад да совет?
— Ни лада, ни совета. Сразу после того, как меня назначили сюда, мы схватились врукопашную. Он придумал ловкий прием: направил меня на высшие партийные курсы и таким образом избавился от моего присутствия на целых два года.
— Ого!
— Он, видимо, надеялся, что после курсов меня отправят куда-нибудь в другие края, да не вышло. А теперь он без конца гоняет меня с поручениями по разным местам, чтобы только держать подальше от Телави.
— Вот как!
— Недавно он вдруг затревожился по поводу овечьих отар, закинул меня за Кавказский хребет, а не успел я вернуться, как пришлось выехать на цив-гомборские пастбища.
— Я бы сказал — неплохие места!
— Он-то считал, что загоняет меня к черту на рога… А я и сам давно собирался в горы. Издали ведь не вникнешь толком, чем жив чабан, какие у него нужды и заботы. Да и овцу надо знать не только в виде шашлыка!
— Свет на овцах не клином сошелся! Вот сегодня я встретил Джашиашвили. За что вы его выставили из милиции?
— Где ты его встретил? Здесь, в Телави?
— Her, в Чалиспири. В столовой. у Купрачи.
Лицо у Теймураза потемнело.
— Ох, загубим мы этого чудесного парня! Вот увидишь! Что он делал у Купрачи? Пил?
— Пил.
— Загубим парня, как пить дать, загубим.
— Ну, Джашиашвили не так легко загубить. А все-таки чем он провинился?
— Ничем. Он только выполнил долг честного человека.
— И за это его сняли с работы?
— Да, только за это… Но назови меня бесчестным человеком, если я дам его в обиду. Где мы найдем такого работника? Да он и сам в другой район не пойдет. Милиция должна быть безукоризненной! Погоди, я сверну шею двум-трем бюрократам, и увидишь, какие там останутся замечательные, ребята! Почему одна паршивая овца должна позорить все стадо? Луарсаб зря надеялся избавиться от меня, заслав на все лето в горы!
— А хорошо теперь в горах! С каким удовольствием я бы поохотился! Помнишь праздник в Тушети? Здорово мы тогда повеселились! Девушки с ума сходили от восторга. Но напоить меня ты все же не сумел!
— Тушинское пиво крепкое, я думал, легко тебя одолею… По-прежнему ездишь в экспедиции или уже приготовил диссертацию?
— До диссертации еще далеко, надо собрать гораздо больше материала.
— Ты за этим сюда приехал?
— Не только за этим.
— Зачем же еще?
— Я вступил в колхоз.
У Теймураза вытянулось от удивления лицо.
— Что?
Шавлего улыбнулся:
— Правду говорю. Я уже снялся с партийного учета в университете.
— Ты шутишь!