— Какой виноградник?
— Тот, что ты отобрал у Сабеды и мне отписал.
— Чего тебе от меня-то нужно?
— Как это — чего? Коли дали, что ж было назад отбирать?
— Кто отобрал?
— А пес его знает! Этот ваш бригадир явился со всей своей шайкой, собрал виноград на участке у Сабеды и заодно прихватил те три ряда, что правление передало мне.
— Когда — сегодня?
— Сегодня.
— Какой это бригадир?
— Кто же у вас в бригадирах? Реваз Енукашвили.
— Реваз? Что ему-то там понадобилось? Ты просто обознался; наверно, это был Эрмана!
— Да нет, Реваз, сама Сабеда сказала… Так это правда, что его сняли?
— Он еще дешево отделался — с ворами и расхитителями у нас обычно не так поступают.
— Да ведь, говорят, не подтвердилось насчет воровства.
— Кто тебе сказал?
— Все село говорит.
— А больше ничего село не говорит?
— Как же — говорит, будто бы сам председатель его вызволил. Нико, мол, спас Реваза.
— Правду говорят. Не мог я позволить одной вывалявшейся в грязи свинье перепачкать сотню людей. Я доброе имя деревни спасал!
— Что же ты, добрый человек, на мою беду его спас! Подержали бы его под арестом хоть до тех пор, пока я успел бы собрать виноград с моих трех рядов.
В дремучей чаще черных усов председателя мелькнуло некое подобие улыбки.
— Ну, теперь уже ничем не поможешь. Надо было заранее нам с тобой посоветоваться по этому вопросу.
— Чужая беда — под забором лебеда… Мне не до шуток, Нико.
— Говори, чего ты хочешь?
— Дал ты мне те три ряда?
— Дал.
— Так зачем же он пришел и собрал мой виноград?
— Знать не знаю!
— Вот напасть! А кто же знает?
— И этого я не знаю.
— Как же так — не знаешь? Сказал ты мне на правлении, что эти три ряда — мои?
— Сказал.
— Какие же они мои, если я работал, а. урожай взял другой!
— Ты просил его прийти и собрать виноград?
— С чего бы я стал просить?
— То, что собрал, он к тебе принес?
— Кабы принес, так я сюда бы не явился!
— Присвоение плодов чужого труда без разрешения хозяина называется воровством. Подавай на него жалобу.
— Жалобу? Куда?
— Куда следует.
— Кто мне поверит? Весь свет считает его святым.
— Поверят! Святые часто оказываются грешниками! Он уже был не так давно уличен в воровстве.
— Так ведь, говорят, не доказано!
— Доказано. Я его вызволил. Чтобы спасти доброе имя колхоза. Жалуйся!
— Да как тут жаловаться?.. Он же не домой к себе виноград унес! Ну хорошо — вот я пришел и жалуюсь!
Глаза председателя сощурились, превратились в щелочки, густые усы тяжело нависли над толстыми, презрительно искривленными губами.
— Так, значит, вы все решили рвать колючки руками председателя? А сами ничего делать не хотите, только ушами хлопаете? Чуть ли не полдеревни кинулось в город, ворвалось в райком: дескать, Реваз честный человек, отпустите его. О чем вы тогда-то думали? Ты ведь тоже, помнится, был с ними!
— Что поделаешь, Нико, — сказали мне пойти, я и пошел.
— Значит, заставили пойти?
— Ну, заставили.
— Силой?
— Силой, ну да!
— Ефрем! Я тебя знаю так же хорошо, как собака свою похлебку! Грязная у тебя душа. Где ты шныряешь украдкой и о чем за спиной шушукаешься, мне тоже известно. Думаешь, я не знаю, полагалось ли тебе еще по норме земли? Только я не поглядел на это, нарастил тебе участок, подумал — пусть пользуется, для крестьянина не жалко, оценит, будет благодарен.
Ефрем покраснел, отодвинулся от стола.
— Как это — не полагалось?
— А вот так — не полагалось.
— С чего ты взял? Вон она, ваша комиссия, и уж обмерять она обмеряла раз десять, не меньше.
— Ефре-ем! Я только того не знаю, на каком облаке господь бог восседает, а уж что на земле творится — от меня не укроется. Благословенна наша матушка-лоза, — попробовав ее сока, праотец Ной воду предоставил животным. Если бы ты пришел с этим делом ко мне в контору, я вытолкал бы тебя за дверь. Ну, а сейчас — вставай и уходи с миром.
Ефрем поднялся со стула.
— Значит, нет справедливости на земле!
— К бы не было справедливости — вот тогда виноград с этих трех рядов собрал бы ты, а не Сабеда.
— Значит, все это делалось с твоего соизволения?
— С моего соизволения.
— А что же мой труд — выходит, он зря пропал? Хоть его мне возместите!
— Ты, кажется, сказал, что Реваз со своей шайкой собрал, виноград в саду у Сабеды?
— Сказал.
— Что же это за шайка была?
— Деревенские ребята, мелюзга. Кажется, были и девчонки.
— И сколько же Сабеда заплатила им?
— Нисколько. Так, говорит, за спасибо помогли.
— Что же это ты, добрый человек, — если у деревенских ребят хватило совести бесплатно потрудиться ради одинокой несчастной старухи, прилично ли тебе с твоей седой головой возмещения требовать?
3