Кабала

Автомобиль Картузова покатил на стоянку перед Белым домом. В салоне воцарилась пауза. Лишь приглушенный голос диктора «Эха Москвы» передавал новости. Ефимкин не знал, что сказать, ведь пока все шло без сюрпризов. На душе отлегло, интуиция подсказывала: пока ничего подозрительного не обнаружено. Манеры и повадки Михаила Александровича рассудительны, лицо спокойное, голос ровный. Ефимкин чувствовал некое успокоение и даже подумывал сказать что-то приятное, но сдерживал себя. «Если он что задумал, я обязательно прочту коварную мысль на его лице. Я все же профессиональный мент, неплохо обучен этому делу. Я больше волнуюсь, чем он. Но так и должно быть. Мои семь миллионов лежат в его автомобиле. Он может выкинуть меня из машины — и полная хана. Куда пойдешь жаловаться, на что? На кого и по какому поводу?»

Автомобиль въехал на стоянку Белого дома.

— Пошли. Мы пунктуальны. Заглянем в бюро пропусков, а потом на восьмой этаж. Не нервничай, веди себя спокойно, только не рассказывай сибирские анекдоты про выпивку и девок. Цель нашей встречи с господином Степкиным — знакомство. Беседа на нейтральные темы. О кризисе ни слова. Это не тема общения с крупным государственным чиновником. Мы встречаемся, чтобы получить должность, я стану позиционировать тебя как опытного человека, болеющего за экономику России, а не эксперта по вопросам кризиса. Если он тебя о чем-нибудь спросит, отвечай коротко, ясно, со знанием предмета. В случае чего я приду на помощь. Говорить о держрезерве, вероятно, не придется. Впрочем, он может предложить более высокую должность, но мы будем стоять на твоем выборе. Когда я дам сигнал, выйдешь. Я останусь на пару минут, чтобы услышать комментарий: как он хочет поступить с тобой, возьмется ли протежировать на ту самую должность начальника департамента…

— Держрезерва?

— Конечно, разумеется. Куда же еще? Чего ты, дружок, хмуришься?

— А вдруг посадят в другое кресло?

— Ты сам ведь будешь писать заявление…

— Тоже верно! — Но тут совершенно неожиданно Ефимкин выдавил: Михаил, меня здесь не кинут? Бороду не пришьют?

— В Белом доме? — улыбнулся Картузов, да так подетски доброжелательно и открыто, что вконец смутил Ефимкина.

— Ой, прости, друг. Вылетел вопрос-паразит с языка. Не хотел…

— Чего уж там, как же не беспокоиться, семь миллионов не фунт изюма.

— Я тоже об этом. Мои последние деньги. Боюсь. Жутко возненавидел нищету. Пожил в ее драном полушубке. Ох, лучше не вспоминать, как жизнь российскую мордует безденежье. — Он тяжело взглянул на Михаила Александровича, осекся и замолчал.

В лифте ехали молча. Картузов поправил ему галстук, отряхнул ворот от перхоти, плотно прижал лацкан, фамильярно поднял ефимкинский подбородок и шутливо заключил:

— Вылитый начальник департамента держрезерва. Кто осмелится оспорить? Кто усомнится в состоятельности такой личностью? А вот мы перед кабинетом господина Василия Степановича Степкина. Иди за мной, — шепнул Михаил Александрович, ухмыляясь. — Он любитель тенниса. Будем говорить о последних победах Шараповой, Дементьевой, Кузнецовой… Недавно закончился «Роланд Гаррос» в Париже. Франция, спорт, клевые девки — отличная тема для светского трепа. Знаком с теннисом?

— Нет, я больше рыбак, охотник. В тайге кортов пока нет…

— Тогда помалкивай. Не выдавай в себе дикого провинциала. Ха-ха-ха!

— Не выдам, — заверил Ефимкин.

Молоденькая, коротко стриженная секретарша с ярко накрашенными губами, глубоким декольте, в потертых капри, манерно покачиваясь на высоких шпильках, мелкими шажками проводила мужчин в кабинет чиновника. Помещение было огромным. Дубовая обшивка стен, строгая, отсвечивающая бронзовым декором, мебель эпохи Реставрации, вереница правительственных телефонных аппаратов из слоновой кости, ковер в восточных рисунках, портреты руководителей страны, при виде которых наш народ громко ликует, — все это придавило Ефимкина. Он стоял, сдвинув по-военному пятки, ощущая свою полную растерянность и непригодность среди сановной пышности. В этот момент Леонид Иванович, пожалуй, даже забыл, по какой причине оказался здесь, напрочь запамятовал о миллионах, оставленных в чужом автомобиле, и о вожделенной должности. Судорожное желание быстрее ретироваться и выйти вон охватило его.

Господин Степкин сидел, вольготно откинувшись на спинку служебного кресла. На столе не было никаких бумаг, лишь в серебряном подстаканнике ожидал его наполовину выпитый чай. В фарфоровой пиале лежали миндальные печенья, а в инкрустированном пенале покоились несколько ручек с золотыми колпачками. Хозяин кабинета был мужчина чуть старше сорока лет, на лбу его сидела большая, с головку каминной спички, бородавка. Взгляд исподлобья, напускная значительность, густые, свисающие на глаза брови, надутая, выдвинутая вперед нижняя губа, огромная бритая голова с растопыренными, словно плавники, ушами — все выдавало в нем высокого государственного служаку нового типа, способного создавать иллюзию успешного управления рычагами государственной власти.