Кабальеро плаща и гитары. Тома 1 и 2

Отдаление картинки. Теперь на первом плане, на большом журнальном столике… Лежала девчонка. Латинос, черноволосая, смуглая, смазливая, двадцати пяти примерно лет на вид. Связанная, с зафиксированными вдоль тела руками и стянутыми ногами. Рядом же с нею на маленьком стуле в пластиковой стерильной чашке были разложены… Инструменты. Медицинские. Смотревшиеся откровенно палаческими.

— Первым делом я взломал медкарту вашей дочери, — продолжил я обработку побелевшего, как смерть, сеньора Домингеса. Этот тип неплохо держался для любящего отца, вот волчара! — Нужно было узнать, не беременна ли она. Оказалось, нет, и последнее обследование проведено совсем недавно. Но чтобы убедиться, ей только что сделали экспресс-тест. Девочки, всё в порядке?

— Да, командор. — Голос Мари-Анж за кадром. — Она «чистая».

— Просто не хочу смерти невинных существ, а после того, что мы будем делать, у вашей дочери мог бы быть выкидыш.

На той стороне нас слышали, девчонка задёргалась сильнее, но её придержали крепкие ангельские руки невидимых в кадре «пятнашек».

— Ты ничего ей не сделаешь, — ухмыльнулся сенатор. — Не посмеешь. Она не виноватая, а ты… Ты не настолько ублюдок, как пытаешься казаться.

То есть он не верит. Не хочет верить. Потому и держится. Жаль.

— Сеньор, господин Кисляков МЁРТВ. Его УБИЛИ. Шестеро выродков. Которых через три дня, в пятницу, благодаря вам оправдают и вытащат из тюрьмы. А вашей дочери мы всего лишь порежем лицо. Острым скальпелем, чтоб болезненней заживало, но современная пластика творит чудеса — шрамы ей сведут. Скажите, что стоят шрамы на самзливом личике куклы по сравнению со смертью человека?

Нет, не поверил.

— Девочки, начинайте, — дал я команду «фас».

После первого надреза сеньор Домингес всё ещё не хотел верить. Был заторможен. Но когда его дочь начала орать не от испуга, а от реальной боли — резали «доктор» Мари-Анж и «доктор» Кристина по живому — не выдержал и сорвался…

…И оказался в нокдауне, лежащим на полу, с разбитым носом, из которого хлестала кровь. Белоснежка возвышалась над ним с самым невозмутимым видом.

— Ты!.. С-сукин сын!.. — прошептал он.

— Я, сукин сын, — как ни в чём не бывало я смотрел на экран, за тем, как очень медленно, рассчитанными на психологическую обработку движениями, «пятнашки» уродуют лицо девочки. Я сказал им резать неглубоко, для вида, но смотрелось и впрямь… Жутко. К слову, судя по картинке, держало девочку человека три, а ангелицы, даже юные «пятнашки», по сравнению с нею те ещё лошадки.

— Отпустите её! Она ничего не знает! Она ничего вам не сделала! Она… — запричитал сенатор, но я перебил:

— Она не нужна нам. Её мучаете вы, а не мы.

— Зачем… ЗАЧЕМ тогда она? — Сеньор заплакал. Слёзы сами полились у него из глаз. — Ты же понимаешь, что это всё! Тебя после этого не будет! И Веласкесы не смогут ничего сделать, чтоб тебя защитить!

— Думаете? — На экране девочки не торопились, работали очень медленно, примеряясь ко второму надрезу. Первый кровил так себе, не особо эффектно, только потому Домингес и не впал в отчаяние, был адекватен.

— Сеньор сенатор, знаете, кто такие ангелы? — решил я увести диспут в философскую плоскость. — Я не про королевских телохранителей, сейчас я про крылатых сверхсуществ?

Это посланники воли бога, его вестники. В современной культурной традиции, в фильмах там, в литературе, принято считать, что они добрые и жалостливые. Так уж сложилось. Но попав в корпус, я занялся этим вопросом вплотную и выяснил, что это поздние стереотипы, возникшие через тысячи полторы лет после возникновения христианства. Вечность по времени авраамической религии. В более ранних источниках про ангелов говорят совсем другое.

Они не добрые, нет. Справедливые — да, но ни в коем случае не добрые! В целом не злые, но в конкретных случаях бывают очень даже пакостными.

А ещё им присуще своеобразное чувство юмора. Местами чёрное, местами посветлее. Но в любом случае, это очень интересные в плане общения существа!

И как итог:

— Это крылатые твари, которые вершат высшую справедливость, сеньор сенатор! — Я коварно усмехнулся. Девочки начали делать второй надрез, залепив пластырем первый. Дочь сеньора снова закричала. Марта навалилась сеньору на плечи, не давая встать с пола. — У них нет чувства жалости, — продолжал я. — Нет чувства сожаления. Нет понятия соизмеримости вины и наказания — для них вина абсолютна. Виновен — будешь наказан, и плевать на любые отягчающие или смягчающие факторы. Они КАРАЮТ, сеньор, для этого и посланы, и им нет дела ни до чего больше.

— Мне нет дела до ваших махинаций, — повторился я, решив закругляться, пока сенатор в адеквате, ибо он был уже на грани. — Нет дела до законности или незаконности своих действий — законы придумали люди, главное ЗНАТЬ, что вы виновны. Мне плевать, что вы сделаете, чтобы отомстить, ибо я не могу назвать ваши возможные ответные действия наказанием, так как вы виновны. Я просто делаю свою работу, караю виновных в убийстве.