Кабальеро плаща и гитары. Тома 1 и 2

Вы неблагоразумно встали на моём пути — и это ваши и только ваши проблемы. Не вставайте. Отдайте мне то, что мне нужно, и я уйду, забыв о вашем существовании. Мне плевать на вас, сеньор.

— Ты… Ты безумен, сукин сын! — вскричал он.

— Возможно, — согласился я и блаженно прикрыл глаза. Равнодушие. Палаческое равнодушие. Ничто не пугает так сильно, как его вид в глазах твоего мучителя. А я сейчас — палач, карающий ангел. И до этого упёртого сукиного сына должно, наконец, сие дойти.

— У меня нет этих записей, — покачал он головой. — Я отдал их… Заказчику.

— Умберто Манзони?

Тишина. Но тишина красноречивая.

— Но я смогу передать копии! — послушно «запел» он. — Я сделал копии, но они у меня не здесь! Не в офисе! Не в сейфе!

— А где?

— В банке! В ячейке! Скажите, чтобы они прекратили!

— Значит компромат на заказчиков. Как мило!

— Я не специально это делаю, — начал оправдываться он, хотя мне было плевать. — Просто такая жизнь, что всегда нужно иметь что-то под рукой на тех, кто рядом. На всякий случай.

— И вы со всех своих «дел» и «просьб» снимаете копии, которые относите в банковские ячейки?

— Почему ячейкИ? Одну ячейку. Я не пользуюсь ими, просто храню. Но мне надо время, чтобы забрать ту капсулу.

— Девочки стоп! — скомандовал, наконец, я, видя, как скальпель вновь приближается к распрекрасному личику. Мари-Анж как собралась делать третий надрез. — Заканчиваем, закругляемся! Как закончите — эвакуация. Феникс, как понял?

— Есть, понял нормально, — голос Этьена у меня в ушах.

— Группам прикрытия — обеспечить эвакуацию! — Тут пошла череда отчитывающихся голосов взломщиков. — Я на связи. Если что — докладывайте.

Я отключил визор, встал и прогулялся к терминалу, откуда извлёк капсулу с «червем», или как эта хрень называется.

— Даю вам сутки, сеньор. Капсулу оставите на вокзале святого Франциска, в камере хранения номер 1054, вот код камеры, — нацарапал я ему номер на квадратике бумаги для заметок. — Вы, конечно, можете попытаться меня «кинуть» и «прессануть», но, надеюсь, понимаете, к чему это может привезти? Я выкручусь. А у вас кроме дочери ещё и сын. И жена. И они не сенаторы. И тем более не бессмертные.

-..Сукин сын!.. — повторился сидящий на полу сеньор Домингес.

— Ангел с пламенными крыльями, — парировал я и улыбнулся. — А ещё кабальеро плаща и кинжала. Что вам ближе, тем и называйте. Прощайте сеньор. Надеюсь нам не придётся больше встречаться.

И вышел. Марта — следом за мной, аккуратно притворив дверь, бросив секретарше и страждущим, что «сеньор, к сожалению, сегодня не в духе и вряд ли примет кого бы то ни было». Может порекомендовать ей в качестве второй вышки театральный?

* * *

— Барев дзес! — произнёс я, услышав стандартное испанское «слушаю». — Барев дзес, дядя Ваге!

Тишина.

— Это Ваня, друг Карена, дядя Ваге, — перешёл я на русский. В ответ осторожное:

— Какого Карена?

— Вашего племянника. Мы вместе играем в группе. Он на басу, я на гитаре и пою. Мы у вас в ресторане на новый год три вечера выступали.

Пауза.

— Ничего что я вас называю «дядя Ваге»? Знаю, у вас не принято, но мне не удобно, у нас по другому.

— Ах, Ваня! Аванес! — Дальше пошла речь по армянски. — Конечно помню! Здравствуй, дорогой! Чем могу помочь?

— Дядя Ваге, мне НУЖНО! Очень НУЖНО! — ёмко сформулировал я.

— Что нужно? — вновь напрягся он.

— Спеть. Хотя бы не весь вечер. Хотя бы несколько песен. Три, пять — сколько дадут.

Пауза. Осмысление. Осторожное замечание:

— У меня сегодня другая группа играет.

— Я не претендую на деньги, всё пойдёт им, — успокоил я. Для армян деньги — главный вопрос. Нация торговцев, как иначе? — Просто надо вылить душу, выплеснуть накопившееся.

— Я поговорю с ребятами. Заезжай, Ваня. После восьми заезжай. Ты один хочешь, или с Кареном и ребятами?

— Не знаю пока, не звонил им. Но если у них дела, то один. Но это ничего, у меня «болтушки» по партиям есть, справлюсь и сам.

— Ну, тогда жду. Проведай старого кока!

По рассказам Карена, его дядя служил в королевском флоте, поваром, то есть коком. Десять лет. Был на Сатурне и Нептуне. И выйдя по космической льготе в отставку, открыл свой ресторан национальной кухни «Натюрморт». Дядя он ему не родной, а двоюродный, или даже троюродный. Но Карена знает хорошо, «Алые паруса» в «Натюрморте» часто затыкали творческие дыры.

— Обязательно, дядя Ваге! — улыбнулся я и рассоединился.

Сцена. Из ребят пришёл только Фудзи, остальные заняты, ну и ладно. Я не виню их, мы не договаривались, у всех своим дела. В субботу у нас концерт, самый большой, самый важный в этой жизни; нам и так хватает совместных репетиций. А Фудзи сказал, что поссорился с девушкой, и потому свободен. Спасибо ему, он из тех, кто всегда может поддержать добрым словом.

— Здравствуйте! — улыбнулся я в зал. Рампа светила не безбожно, силуэты людей и столики было видно, но я не заморачивался что-либо там рассматривать. Сегодня я пел не для зала. Сегодня главным своим зрителем был я сам. — Пока ребята отошли перекурить, я немного пошаманю тут. А то нехорошо, когда сцена пустая, правда?