Кабаре

/Когда оставленный судьбою,/ Я в двери к вам стучу, друзья,/ Мой взор темнеет сам собою,/ И в сердце стук унять нельзя…/ Это Хармс писал, посетив писательский дом в 35 году. Насколько чуждым он чувствовал себя среди тогдашних литераторов, настолько же родным ощущается он сейчас литераторами современными…

Всем нам давно пора родиться глубоко в будущем…

Вот такие мои дела, Димочка. Такие вот суматошные хлопоты. Но я найду еще силы, правда? Восстановлюсь, встану на ноги, соберу себя воедино, приноровлюсь и войду в колею. А ты поможешь. Так ведь?»

* * *

«Здравствуй, Димочка!

И грустно, и противно, и весело… Мимоходом, раздавили… Размазали по стенке и, не сочтя несправедливостью, двинулись дальше. Счастливого пути, не разобравшиеся! А то, что я осталась раздавленная, гадкой лужей стекающая под ноги новым будням и неприятностям, – так это мои личные трудности. И пусть не коснутся они вас, пусть никак не отразятся на дальнейших победоносных шествиях. Все слышали! Я не в претензии. Вот только, научусь дышать в этом смраде, научусь не захлебываться собственной обидой, соберу все свое хорошее, чтоб не хранить зла в памяти…

Про Рыбкины происки выяснилось, буквально на следующий день после моего тебе предыдущего послания. Скажи, а ты почту регулярно получаешь, ну, или как там она у вас называется? Не выйдет так, что ты сначала это письмо прочтешь, а потом предыдущие? Если так, ты не читай, следи за хронологией, а то не интересно дальше смотреть будет. Впрочем, хороший детектив, с какого места ни читай – все захватывает. А жизнь моя теперь превратилась в скомканные наброски какого-то полудетективного романа.

Весь вышеприведенный бред я пишу просто, чтоб потянуть время. Не представляю просто, как все это описывать, а молчать – не положено…

Едва включила телефон утром – завалили претензиями. Масковская из коридора звонит ругаться, что я на стук в дверь не реагирую – заверила, что и впредь открывать не стану, попросила не беспокоить. Лиличка от имени Рыбки выражала недовольство моим вчерашним поведением – я дала отбой и отказалась слушать ее жалобы. И тут… Звонок. Номер, вроде, не знакомый. Думала, снова Лиличка, но трубку взяла – совсем без связи из-за них оставаться не собиралась. Вдруг кто нужный позвонит? И позвонил…

– Здравствуй, – сказал Артур, и комната вмиг поплыла у меня перед глазами.

«Дать отбой? Закричать, что телефон прослушивается? Предупредить, сказать, чтоб убегал немедленно, и мне больше не звонил, потому что у меня Миша и прочие неприятности?» – именно так я думала, именно поэтому сразу не ответила.

– Что, уже и поговорить со мной почитаешь ниже своего достоинства?

– Это ты к чему? – я даже слегка обиделась. Никогда за собой заносчивости не замечала, и обвинения подобные сочла оскорбительными… Спустя секунду, почитала это уже за легкую шуточку, потому что дальше он выдал примерно следующее:

– Знаешь, поначалу я не поверил, что ты меня выслеживать решишь. Не замечал за тобой таких наклонностей. Что ненормальная – знал, что резкая и глупая – в последнюю нашу встречу убедился. Но гнили в тебе никогда не предполагал, потому только рассмеялся, когда сообщили. Хотел раньше с тобой связаться, увезти хотел, из дерьма вытащить… Все грузился ответственностью за тебя, все волновался. Потом, когда соседи тебя входящей в мою квартиру заметили, попросту перепугался. Это что ж с тобой сделать надо было, – думал, – за какое такое живое место взять, чтоб ты пошла на подобную низость… А вот теперь, когда про оплату труда узнал, все на свои места встало. Продала. И меня, и свою былую исключительность. Ты, Марина, очень сильно меня разочаровала. Об этом и звоню сообщить на прощание. Рыбке передай, что те телефоны, которые ты с моего автоответчика списала – ничем ему не помогут. Впрочем, не передавай. Ему те, кто телефон твой слушают, сообщат. Привет вам, ребята! Кстати, искать меня бессмысленно. Кто б не искал – не найдут. Я подстраховался на все сто, будьте уверены. Бедный Рыбка, бедненький… – последнее, я так понимаю, было адресовано подслушивающим. А потом снова мне: – Знаешь, в мире есть масса всего дивного. Другие страны, другие люди, экзотика… И ты лишилась всего этого, отказавшись остаться со мной. Счастья не желаю, потому что зол, и не хочу, чтоб оно у тебя было. Жаль, что ты так изменилась, Марина. Прощай…

Вот и весь разговор. Слово вставить было некуда. Да и боялась я, потому что, если телефон прослушивается, то говорить нужно как можно меньше по времени – тогда, это я откуда-то из шпионских рассказов знала, не засекут.

К Масковской я влетела разъяренной фурией. Вспомнила все прошлые ее прегрешения, сразу заподозрила.

– Что, что вы ему рассказывали? – спрашиваю.

А она невозмутимо так отвечает.

– Всю правду, разумеется. А с меня никто подписку о молчании не брал. Имею право на звонок давнего приятеля ответить… Я я Артуриком нашим хорошие поддерживаю отношения и ничего зазорного вэ том не вижу. Ясно?