Кабаре

Мысли предательски выходят из повиновения: «Ну, конечно, ну что еще могло приключиться с человеком, попавшим в вагон к Слащову. Естественно, его попросят там спеть!» – сообщают они мне, намекая на то, что Вертинский, будучи в Крыму, куда в восемнадцатом году, в поисках спасения от красных, собрались все, кто еще уцелел, был как-то вытащен среди ночи из дому и доставлен к легендарному, но совершенно незнакомому ему тогда человеку – к генералу Слащову. Слащов попросил артиста спеть…Я не Вертинский, и спеть меня должен был попросить вовсе не передвижной начальник, а какой-то режиссер, но мысли все равно проводят параллели. И, конечно же, тут же роются в памяти, выцарапывая сведения о том, как погиб генерал Слащов. Зачем? Да что б попробовать применить этот сюжет на стоящего передо мной передвижного начальника. «Ничего не выйдет!» – заявляю им. – «Слащова застрелили именно из-за того, что он был белым генералом. А этот передвижной начальник никого не вешал, я надеюсь…»

Слащов погиб в СССР. Не сумев справиться с тоской по Родине, он возвратился в Москву. Признал в большевиках наследников России и перешёл на их сторону, ошеломив весь мир таким странным поступком. В СССР он преподавал в академии военное дело. Подолгу дискутировал с учениками, разбирая события недавних боев. Гражданскую войну преподаватель и студенты прошли по разные стороны баррикад, поэтому было о чем спорить.

Конечно, несмотря на внешнее благополучие, вплоть до рокового своего сорокатрехлетия, Слащов жил в постоянном напряжении. Не из-за себя – из-за тех, кто пошел за ним. Ведь он прекрасно понимал, в какую жесткую действительность окунул возвращенцев. Особенно переживал за так отчаянно рвавшуюся на родину любимою свою подругу – юнкера Нечволодова, в быту – обворожительную Нину. Между тем, бояться надо было все-таки за самого себя. Слащов был застрелен в 29-м. Официально считается, что убийцей был большевик – брат повещенного по слащовскому приказу участника гражданской войны.

«Ничего у вас не выйдет!» – повторяю я проискам своих аналогий. – «Другое время, совсем другие люди, совсем другие обстоятельства…»

– Вы караоке петь умеете? – отвлекают от внутренней борьбы меня. Оказывается, в вагон уже явился режиссер Григорий. Маленький, кругленький, суетливый… Он обсматривает меня со всех сторон, словно врач на комиссии. Потом удовлетворенно кивает и снова задает свой дурацкий вопрос.

Кошмар, да и только! Ну, какое караоке?

– Мне просто нужно понять, как вы владеете визуализацией образа! – говорит Григорий сначала по-украински, потом по-русски. – Наш концерт состоит из двух отделений. В первом – кабаре двойников, во втором – оригинальные номера. Понимаете? Если первое отделение зацепит зрителя – второе он обязательно станет смотреть. Уж поверьте! Людям всегда интересно как выглядит в жизни тот, кто только что изображал перед ними какую-нибудь Наталью Могилевскую. Главное, хорошо изобразить. И похоже, и смешно и… Попробуйте!

Мне тут же суют под нос ноутбук, а в руки – микрофон. Я едва сдерживаюсь, чтоб не расхохотаться. Ну хорошо, сейчас позориться буду, сейчас спою… Ну, Марина-массажистка, только попадись мне под руку, я такой тебе массаж сооружу!!!

Попросили спеть из репертуара Валерии, как сейчас помню. Песню я не знала, петь за последние полчаса так и не научилась, поэтому отказалась. Григорий, слюнявя пальцы и морщась, заламывал руки и причитал что-то о подходящести моего типажа. Мне предложили спеть другой материал. Четвертую из предложенных к исполнению песен я написала сама для своей недавней и несостоявшейся карьеры певицы, поэтому исполнять согласилась. Надо же, моя песня уже прописана в караоке! С жутким искажением мотива, надо заметить. Впрочем, и без этого искажения я спела бы отвратительно. Никогда и не претендовала на умение исполнять в прямом эфире…

– То, что надо! – возрадовался Григорий. – Образ чувствует, двигается правильно. И похоже, и смешно – все, как я просил.

Признаться, в похожести я не сомневалась, а вот от того, что «смешно», малость обалдела. Выходит, на сцене, сама того не подозревая, я выглядела комично?

– В общем, будет работать. Фонограмма есть, номер есть, только артиста и осталось ввести…

– Можете идти! Выезд завтра, на прод-обеспечение вы принимаетесь с завтрашнего дня, а заселяться можете уже сейчас. Артисты едут во втором вагоне. – монотонно сообщает передвижной начальник. Я пытаюсь выяснить что-то еще: график работ, порядок оплаты, репертуар, наконец… Меня мягко выпроваживают, сказав, что Григорий лично найдет меня после пяти вечера и всё объяснит.

Волоча сумку по коридору штабного вагона, я последними словами поливаю Маринку, вздумавшую назвать меня певицей. Конечно, можно было развернуться и уехать сейчас домой, но потом я бы никогда не простила себе такого малодушия. Жизнь зовет – надо идти. И зовет, вроде, в интересное место… Только вот в качестве кого? Сегодня же я решила поговорить с Григорием о переводе меня из певиц во что-нибудь другое.

– Зато полный комплект артистов. – слышу вслед.