Кабирия с Обводного канала (сборник)

То есть он не успевает ее вывезти до возвращения моей лендлордихи (домовладелицы, как сказали бы в моих пенатах). Так что однажды, через пару минут после того, как в дверь звонит ее соседка, а именно: добровольно фискальствующая, перекошенная фэйс-лифтингами вдова нотариуса, – точней говоря, после того, как она видит – вместо привычной гостиной – узкие, мрачные, простирающиеся до самого потолка, словно бы красно-кирпичные лабиринты (учебник «SPOREN» был, конечно, кровавого цвета), я, отыскав на стене свободный квадратный дюйм и приставив к нему хозяйский стетоскоп, уже слушаю ее взволнованный телефонный (адресуемый моей лэндлордихе) отчет о результатах оперативной проверки.

И при этом даже умудряюсь понять, когда именно ворвется в свое изуродованное жилище разъяренный метеорит – точь-в-точь похожий на слабозагоревшую – то есть, увы, так и не сгоревшую в плотных слоях калифорнийской атмосферы – владелицу кота по имени Glamourr.

Который будет отнюдь не сразу ею обнаружен в катакомбах и лабиринтах, образованных моим наемным трудом.

8

Пожалуй, в том повинен мультфильм «Бременские музыканты»: мое сердце возжечь может только простонародный трубадур. Вот-вот. Если бы возжечь его мог солидный джентльмен – то есть занудный, надежный, прижимистый, денежный – а также (в одном пакете), клинически прагматичный, роботоморфный, велюрово-вежеталевый – ну и так далее – перебивалась бы я кошками-собаками на огородах Европы?

«Матка боска, да он, наверное, шоферюга», – потрясенно прошептала Анеля, жена Ханса – в то время, когда высокий темно-русый менестрель, представившийся как Джейк Джиггертон и ловко подхвативший мои пятнадцать кондомных мешочков, уже отбивал чечетку – вниз, вниз – по травматогенному «трапу».

«Ну да, – вынесла вердикт спесивая пани, – типичный английский дальнобойщик. Здесь таких – как сельдей в бочке».

«А кто же еще, кроме шоферюги, польстится на уроки рисования?» – попыталась я залатать расползающуюся паузу.

Анеля посмотрела на меня многозначительно. Будет добирать натурой, – говорил ее взор, прозрачный, как яд, – а вслух прошипела:

«Ишь ты: польский учит!.. Видно, поставки у них по всей Европе...»

«Ничего подобного! – вмешался Ханс. – Я посмотрел в классном журнале – там написано: служащий».

«Ну да: служащий! Был шоферюгой – стал диспетчером», – не сдавалась Анеля, чей (якобы аристократический) гонорок был постоянно уязвляем «мезальянсом» с каким-то там толмачом, школьным учителишкой.

9

В молчании, которое я, без зазрения совести, назвала бы неловким, Джейк повел машину через ту часть города, где красуется Rijksmuseum и музей ван Гога.

Мы остановились возле типичного для этих мест домика. Внизу, как водится, находилась гостиная, изящно переходившая в кухню, наверху – три комнаты: две спальни и небольшой кабинет между ними. Все это было рекомендовано осмотреть мне самостоятельно – в то время, пока Джейк принимает душ. Отправляясь в ванную комнату, за окном которой уже сиял увесистый лунный камень, Джейк произнес несколько фраз, а именно: он просит прощения за то, что устал, а потому справлять Рождество мы не будем; вот здесь комната, где будете спать вы, Виктория; если хотите, можете не ложиться прямо сейчас, а посидеть в гостиной: в вашем распоряжении телевизор, компьютер, музыкальный центр, напитки в баре, закуски и соки в холодильнике; спокойной ночи.

Гостиная была наряжена к Рождеству. Правда, сама елка оказалась декорирована не совсем так, как сделала бы это я. Кроме того, было очевидно, что тот, кто наряжал ее, подвешивал шары и звезды формально, без особой к тому интенции. Я быстро передислоцировала большие темно-красные и золотые шары, шарики средние, а также шарики очень маленькие, похожие, скорей, на ягоды, удачно подобрала цветовые сочетания звезд, поменяла местами несколько миниатюрных подарочных коробочек, перевила еловые лапы серебряным «дождем» – и елка воссияла.

Когда я, к своему удовольствию, подвесила гирлянды и зажгла их (а глаз мой уже привык к мелким деталям), пестрый и словно бы нерасчленяемый арсенал фотографий, прикнопленных к стене возле елки, распался на отдельные изображения.

И тут я разглядела одну из них, которая меня удивила.

На ней – лицом друг к другу – стояли: Джейк – и... папа римский, Иоанн Павел II. Да-да, именно так. Они пожимали друг другу руки, причем на груди у Джейка, свисая с шелковой ленты, красовался какой-то лучезарный орден – судя по всему, только что полученный.

В то время я уже слыхала о широкомасштабных проказах и каверзах фотошопа, а потому усмехнулась. Открыла холодильник, выпила немного муската. Решила идти спать.