Только через два часа Рауль дал отмашку об окончании съемок, сказав, что теперь у него достаточно материала, с которым он может работать. Меня крутили итак, и сяк. В очередной раз Раулю понадобилось, чтобы я откусывала большое красное яблоко. Оно оказалось муляжом и было гадким на вкус. Потом Рауль заставил меня повиснуть на шее у Брендона, словно я какая-нибудь мартышка, цепляющаяся за свою мамашу. Я заявила Раулю, что эта поза пропагандирует половую дискриминацию, потому что подразумевает, что женщины беспомощны без крепкого мужского плеча. Честно говоря, я произнесла свою тираду в большей степени из-за того, что, обнимая Брендона, вспомнила, как мне понравилось с ним целоваться, и захотела поцеловать его снова. Впрочем, целоваться с ним все-таки не стоило, учитывая, что Брендон злился после истории с Габриелем, а мое сердце принадлежало совершенно другому человеку. Рауль, естественно, пропустил замечание мимо ушей, а Ребекка отвела меня в сторону и поинтересовалась, хорошо ли я себя чувствую. «Раньше ты прекрасно понимала, что не стоит критиковать мнение арт-директора», – напомнила она. Я ответила Ребекке, что средства массовой информации навесили на женщину ярлык инфантильного существа, и спросила, как может она им в этом помогать.
Ребекка внимательно на меня посмотрела и произнесла:
– Тебе после удара головой чего-нибудь прописали? Если да, то надо срочно увеличить дозировку.
В какой-то степени я ее понимала. Если я буду выпендриваться, они просто наймут другую модель. И все-таки было ужасно стыдно прижиматься грудью к Брендону. И что самое страшное – ни он, ни я не возражали. Более того, Брендон уже не так бесился по поводу той злосчастной поездки на скутере. Стоило в процессе съемок полчаса поприжиматься грудью к его спине, как он, растаяв, прошептал:
– Что сегодня делаешь?
Вопрос застал меня врасплох, и я выпалила:
– Кто? Я?
– Нет, – язвительным тоном ответил Брендон. – Я у Пита спрашиваю. Конечно, ты!
– Не знаю пока. Наверное, домой поеду. А что?
– Круто, – сказал Брендон. – Я, наверное, заскочу к тебе.
И тут я почувствовала, что краснею. Конечно, я в таких делах полный чайник, но даже мне было ясно, что означала фраза «заскочу к тебе». По крайней мере, я догадывалась об истинном смысле его слов, учитывая, где находилась моя грудь в тот момент. Более того, не стоило особого труда предположить, где именно она могла оказаться в ближайшем будущем. Причем, зная характер Никки и то, как она реагирует на поцелуи парней, я уже знала, что сильно возмущаться не стану. Ей очень подходило определение «похотливая», так часто употреблявшееся в любовных романах Фриды, которые (признаю) мне, в принципе, нравилось читать. Никки тут же становилась похотливой, стоило какому-нибудь парню начать с ней лизаться. То есть теперь уже со мной. А как же Кристофер? Несмотря на всю мою влюбленность, я ни разу не пыталась приблизиться к нему на расстояние поцелуя... Господи, как же все это сложно!
Я попыталась изобрести какую-нибудь отговорку, чтобы Брендон не приезжал в пентхаус. В итоге мне пришла в голову блестящая идея.
– Я сегодня пораньше лягу. Завтра школа. Брендон, видимо, скорчил в ответ такую гримасу, что фотограф Гвен даже попросил его по возможности изменить выражение лица.
– Школа? Ты серьезно?
– Серьезно. Трайбекская экспериментальная школа. Мой первый учебный день. Надо выспаться, чтобы завтра хорошо выглядеть. И вообще, после того несчастного случая...
– Я думал, школа – это только рекламный трюк, – изумился Брендон.
Я возмущенно отодвинулась от него:
– Рекламный трюк? Кто тебе такое сказал?
– Никки, – взмолился Гвен. – Пожалуйста, вернись на место! Питу надо только свет поправить.
– Так все говорят, – ответил Брендон.
– Без образования невозможно стать личностью. Рекламные трюки здесь ни при чем. Я хочу закончить школу, чтобы поступить в колледж, – заявила я. А заодно увериться, что с моим лучшим другом, в которого я влюблена, все в порядке и что он не подружился с кем-нибудь еще.
– Келли! – в отчаянии завопил Гвен.
– Никки, – призвала меня к порядку Келли, – будь добра, встань на место.
Я вновь встала сзади Брендона и обняла его, не испытывая при этом никакой радости. Так вот что говорят: учеба Никки Ховард – всего лишь пиар? Как ужасно и несправедливо! У меня появился еще один вопрос к отцу Брендона. Теперь ему не удастся скрыть всю правду о Никки. Это нечестно.
Улучить момент, чтобы обратиться к мистеру Старку, было просто невозможно. Если он не позировал перед фотокамерой, то тут же начинал орать на кого-то по сотовому, просил найти чей-то очередной телефонный номер или принести эспрессо.
По-моему, прошло еще часов пять. У меня уже стреляло в ногах, а мышцы рта свело от бесконечных улыбок.
– Всем спасибо! На сегодня все, – наконец-то объявил Рауль.
– Слава тебе господи, – пробормотал мистер Старк и стал расстегивать запонки. Я сидела на столе прямо перед ним.
– Мистер Старк, можно вас на минуточку?
Презрительно посмотрев на меня, он отрезал:
– Нельзя.