Каботажное плавание

Оставивший Росу в Гаване Николас приглашает Зелию на вручение медали и диплома, он их получит на пленарном заседании съезда советских писателей. Мы присутствуем там в качестве гостей, живем в отеле в номерах по соседству, и кубинец по всякому поводу, а чаще — безо всякого повода присылает нам записочки, подписанные «Monsieur le Prix»70. Он счастлив как дитя, и мы рады его радости.

Его имя не сходит со страниц газет. По радио и телевидению передают его стихи в исполнении артистов. И совсем хорошо было бы в Советском Союзе, если б не беспрестанная декламация: Гильен тащит нас к себе, усаживает перед экраном, с которого завывает толстая и хриплоголосая мастерица художественного слова, не женщина, а динозавр. Николас упивается звучанием своих стихов по-русски, угадывает, что читается сейчас, приходит от мегеры в полный восторг, и я, чтобы не омрачать его ликования, расхваливаю ее, добавив несколько слов на баиянском наречии.

Потом я сочиняю телеграмму Николасу, прошу нашу переводчицу Марину Кострицыну составить русский текст и посылаю ее в «Метрополь», благо для удобства делегатов писательского съезда почтовое отделение открыто тут же, в фойе Колонного зала. Телеграмма, подписанная некой Наташей, поклонницей поэта, дышит непритворной страстью, содержит пылкое объяснение в любви, высказанное без ханжеских экивоков: «Мой гений, мой тропический поэт, я слышала твои стихи по радио… музыка твоих строк пьянит меня, заключенный в них жар опаляет… я горю и сгораю… мечтаю о встрече и чем скорей, тем лучше…» и так далее, в том же решительном и недвусмысленном роде. Помню финал: «…люблю, люблю, люблю тебя… позвони мне, позвони мне!!! Я жду!» — и подпись.

Гильен с телеграммой в руке, в сопровождении Марины врывается к нам в номер:

— Жоржи, Зелия, в меня по уши влюбилась одна москвичка, вот, телеграмму прислала, просит, чтобы я ей позвонил, а номера своего не дала… Вот дуреха!

Баия, 1960/1980

Бессчетное число раз я разыгрывал своих приятелей, а они — меня, сплетались интриги, строились козни, довольно, впрочем, безобидного свойства, хотя случались и обиды. Как же без этого? Толстая книжка получилась бы, если перечислить все каверзы, которые устраивали мы с Карибе друг другу. Ограничусь лишь двумя, а об остальных пусть он вам расскажет. Итак, с вашего разрешения…

Не успели мы обосноваться в Баии, как оказалось, что садовник наш ничего в своем деле не понимает, и пришлось уволить его, выражаясь официальным языком, за «профессиональную непригодность». Узнав об этом нашем деянии, Карибе затеял грандиозный розыгрыш и повел дело так блистательно и правдоподобно, что мне поначалу было совсем не до смеху.

Карибе подговорил своего приятеля, юриста Тибурсио Баррейроса, и вскоре я получил официальную, со всеми подписями — подделанными очень искусно — и печатями, на фирменном бланке «Трудового Трибунала» бумагу весьма грозного содержания. Мне предписывалось на следующий день к 14:00 явиться в присутствие и дать объяснения, на каком основании не заплатил я уволенному мною без должных оснований служащему причитающуюся сумму. Тот, дескать, подал на меня жалобу, вчиняет мне иск. Вот меня и вызывают в суд. Помимо того что я был огорошен таким оборотом событий, мне вовсе не хотелось оказываться пауком-эксплуататором, сосущим кровь из трудового народа. И грозил мне здоровенный штраф. Да и вообще, история некрасивая, чтобы не сказать, позорная.

А самое главное, садовнику-то все было уплачено и даже больше, чем следовало. В панике бросился я к адвокату Вальтеру да Силвейре, цивилисту и специалисту по трудовым спорам. Все ему рассказал, все показал, включая и грозную повестку. Тот посмотрел и удивился: все неправильно, не по форме и незаконно! Вальтер по натуре забияка и, увидав подпись судьи, вскричал:

— Я его знаю, он мерзавец и мой личный враг. Даром ему это не пройдет! Я воспользуюсь его оплошностью и покончу с ним. Ни о чем не тревожься, Жоржи, положись на меня.

Договорились в назначенный час встретиться в Трибунале.

Однако когда я вернулся домой, Зелия рассказала мне, что все это шутка и розыгрыш. Тибурсио, как новичок в таких делах, не выдержал характера, позвонил и с хохотом признался в своей проделке. Зелия в ответ сообщила, что я уже призвал к себе на помощь Вальтера, чем повергла шутника в трепет: Вальтер с нас шкуру спустит, если он за нас возьмется всерьез, неприятностей не оберешься. Пусть Жоржи объяснит ему, что это шутка. «Я позвоню попозже».

И позвонил. Но я попросил Зелию взять трубку и сказать, что в отместку за такие шуточки я решил дать делу ход, и что завтра мы с Вальтером отправляемся в Трибунал требовать ответа. Оба шутника заметались — стало припекать по-настоящему: Тибурсио за подделку официального документа вполне мог распрощаться со своей должностью, Карибе совестился того, что подвел приятеля.

…Целый день я поджаривал обоих на медленном огне и лишь поздним вечером милостиво согласился исполнить их покорнейшую просьбу и сыграть отбой.