Кабы я была царица...

– А меня, стало быть, Колей. Вот и познакомились. Ну чё, Тамар, дернем по пивку на бульваре? Да ты не боись, там все культурненько, там столики стоят, народ гуляет…

– Ну… хорошо. Тогда давай завтра, что ли…

– Так отчего ж завтра? Завтра, главное… Мне завтра на работу на сутки выходить! Давай прямо сейчас, а? Пока погода хорошая стоит?

А впрямь, почему бы и не сейчас, подумалось ей вдруг. Все легче, чем дома сидеть да слезы лить! И голова на воздухе быстрее пройдет! Решившись, она помолчала еще немного, потом проговорила с невесть откуда вдруг взявшимся в голосе кокетством:

– Ой, ну до чего же ты настойчивый, Коля! Ну ладно, ладно, уговорил – пойдем прямо сейчас. Ты где меня ждать будешь? И вообще – как я тебя узнаю-то?

* * *

– … Нет, об этом и речи быть не может! Соня, какая неделя в счет отпуска? – подняла на нее сердитые глаза Лидия Петровна. – Нет, посмотрите, как у них все просто! Одна опаздывает каждое утро, другая захотела – отпуск ей подавай! Совсем уже обнаглели! Никто работать не хочет!

– Но… Мне очень, очень нужно, Лидия Петровна… – опешила Соня от резкого всплеска ее возмущения. Можно сказать, от злобы даже. Слишком уж неожиданно в нее эта начальственная злоба выплеснулась – из голоса Лидии Петровны, обычно тихого и спокойного, из крайне раздраженной интонации…

– Да мало ли что тебе нужно? Нужно ей, видите ли! Меня вот никто не спрашивал, между прочим, когда должность мою из штатного расписания вычеркивали, нужно мне это или нет! Взяли и вычеркнули, сижу тут теперь с вами… Нет, Соня! Пойдешь в отпуск через месяц, как все, по графику!

– Но хоть на три дня… Мне обязательно к сестре надо съездить…

– Она что у тебя, при смерти находится, сестра твоя? Я же сказала – нет, Соня! Все! Неужели непонятно? Иди работай! И не сиди у меня над душой! Господи, как вы мне все надоели, как я устала от вас!

Голос начальницы вздыбился до самой последней высокой ноты, еще чуть-чуть – и криком кричать начнет. Света, сидящая за ее спиной в углу комнаты, делала Соне большие глаза, махала ладошками от себя – проваливай, мол, быстрее отсюда… Не видишь, что ли, что происходит? Ей же не отпуска для тебя как такового жалко, ей же просто наехать надо!

– Ты хоть помнишь, когда я сама в последний раз в отпуск ходила? – и впрямь закричала на нее Лидия Петровна. Нехорошо закричала, с визгом. – Или ты тоже думаешь, что мне из отпуска уже выйти не дадут, на пенсию спровадят? Я знаю, все вы так думаете! Только и ждете, когда я в отпуск уйду, чтобы от меня избавиться! Смотрите-ка, в отпуск ей захотелось! Мне тоже хочется, и что с того?

Ну да, Светка права – надо было вставать со стула и действительно проваливать подобру-поздорову, но Соня даже и встать не могла. Напал на нее будто ступор какой паралитический, будто сначала в грудь толкнуло, а потом разлилось быстро по солнечному сплетению чужое ядовитое раздражение. И тут же горло перехватило спазмом, и в глазах стало горячо, задрожало само по себе мокрой противной тяжестью. Боясь сморгнуть, Соня все-таки поднялась на дрожащих ногах, развернулась к двери, пошарила перед собой рукой, как слепая. А, вот и дверь, ей туда надо… Потом по лестнице вниз, в подвал, а вот и ее архивная каморка, здесь и спастись, и поплакать можно, закрыв за собой дверь на ключ. Еле успела. Слезы уже торопливо бежали по щекам, и можно было вздохнуть, и не задерживать больше дыхание, и дать им настоящую волю. Она уже по опыту знала – в таком случае надо сначала отплакаться хорошенько. Сразу, не отходя, как говорится, от кассы. Если сдерживаться, еще хуже будет. Да и не спрашивают у нее слезы, хочет она сдержаться или нет. Наплевать им на ее желания, они сами по себе из глаз льются…

Лидия Петровна, хорошая моя, добрейшая женщина! Вы-то зачем, зачем… искушаетесь? И вас, выходит, привлекла моя внутренняя слабость, этот мой помойный контейнер души под названием инфантильность? Ну, хорошо, приму я в него вашу утреннюю неврастению, пожалуйста… Все ваши яды, и шлаки, и нервные токсины – все приму! Только одумайтесь, только отпуск на три дня дайте…

Неизвестно, сколько она так просидела, дергаясь от сотрясающих все тело рыданий – может, час, может, два. А может, вообще минут десять. А только дверь в ее каморку вдруг подергали с той стороны пару раз, потом постучали тихо, и виноватый извиняющийся голосок Лидии Петровны пропел:

– Соня… Сонечка… Открой, я знаю, что ты там…

Торопливо утерев щеки и успевший раскваситься от обильных слез нос, Соня повернула ключ в дверях, уставилась на начальницу взглядом кроткого, но очень обиженного ангела. Теперь можно и ангелом посмотреть – отчего ж нет? Ясно же, чего она сюда притащилась…