Качели судьбы

Большие руки на ее плечах задрожали, Заррот в огромном шоке уставился на нее, открыл рот, судорожно вхдохнул и не нашел, чего сказать. Так он и стоял, ловя распахнувшимся ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды на берег. Айрин, воспользовавшись минутным замешательством огромного мужчины, выскользнула из его объятий и метнулась в темный коридор в сторону своей комнаты. Заррот поймал только воздух. Как сумасшедшая, бежала она, скорее, скорее, ей казалось, что она слышала топот его ног, ей казалось, что за ней следят, что ей грозит опасность. Айрин так торопилась, что не заметила темный силуэт прячушегося за углом человека. Задыхающаяся от ужаса девушка, ввалилась в полутемное помещение, заперла дверь на изящный, как все в этом дворце, замок. Все, она в безопасности теперь. Прислонилась к двери спиной, закрыла глаза, побилась головой о дверь — не помогло, легче не стало, сердце никак не успокоится, стучит сильнее и сильнее. Только сейчас, казалось, девушка осознала всю опасность, которой она подвергалась. Из глаз потекли слезы. Когда же все это закончится!

Айрин открыла глаза и посмотрела на кровать. Эссейл лежал, все такой же неподвижный и бледный как смерть. Позволив себе немного пореветь, она высморкалась и пошла к тазу с водой, чтобы ополоснуть лицо, прополоскала рот — после поцелуев Заррота, она чувствовала себя грязной. Пойти бы сейчас с Эссейлом в купальни, натереться ароматным мыльным песком, вымыть своего мужчину, погладить его всего и везде, а потом раствориться с ним, в нем, слиться с ним, почувствовать его внутри себя…

Наступили сумерки, Айрин посмотрела в окно и некоторое время она смотрела на дождь. Это был сплошной серый ливень, и эта комната казалась островком в какой-то мутной бесконечности. Айрин был встревожена и начала вздрагивать от каждого шороха, бежала к двери и прислушивалась… Айрин подошла к кровати с бессознательным дракатоном. Она опустилась на колени перед ним, любуюсь обнаженным телом. Он был великолепно сложен — конечности длинные и красивые, твердые, плоские мускулы четко выступали на выпуклой груди и плечах, на впадине живота и узких бедрах, темно-синие чешуйки тускло блестели на его теле. Айрин не удержалась и погладила их — мягкие, теплые, как она любила проводить по ним языком, каким потрясенным и возбужденным он тогда становился! Его глаза тогда увеличивались, переливаясь всеми оттенками ярко-желтого, он низко стонал и… Ну почему он не приходит в себя!

Она снова послушала, как бьется его сердце. Убедившись, что дракатон не покинула еще ее и до сих пор жив, она чуть-чуть взбила его подушку и погладила Эссейла по лицу, поцеловала в сухие, бескровные губы. Легла рядом, обняла. Страшная усталость легла ей на плечи. Это был груз только что пережитых часов и груз всей ее никчемной жизни, так мучительно ощущавшийся теперь, когда Заррот всколыхнул ее воспоминания и наполнил об угрозе замужества с императором. Она почувствовала, как болят усталые руки, плечи, ноги — каждая клеточка ее тела болела.

— Я устала, — сказала она еле слышно. — Ах, я так устала. Я хочу спать…

Заррот настолько обалдел, что даже не побежал за ней. Что это такое только что случилось? Он что-то не понял — она ему, баронету Зарроту де Сейран де Протиран, отказала? Она предпочла ему синего урода-мутанта, смертника? Он потряс головой — ерунда, чушь! Что она такое несла — любит другого! Кого? Все, что говорила Айрин, было противоречивым, бессмысленным и глубоко несостоятельным. Полный бред! Мужчина от резкой боли схватился за голову, прижал к пылающему, багровому лицу свои широкие ладони. Ему казалось, что из глаз его сочится кровь, а весь мир, безбрежный, неустойчивый, отгороженный от него какой-то невидимой занавесью, дыбится, рвется из-под ног, он застонал, зашатался, она отвергла его!

— Заррот!

Он вздрогнул — кто это там, в темноте, он видит только неясный силуэт,

— Заррот, ты должен отомстить…

«А, это Глен. Откуда он здесь? Что он здесь делает?» — В воздухе расплылся сильный цветочный аромат. — «Фу, ну и надушился!»

Глен, казалось, подурнел, весь, как бы, сморщился, скукожился. На пожелтевших щеках его, как на осеннем листке, чахнул неяркий румянец. Он заметно исхудал за эти дни, а в глазах появилось что-то новое, холодное, липкое… Было в этом человеке что-то приводившее в содрогание.