Качели судьбы

Два дня спустя в цехе стали собирать молодёжную бригаду для работы в подшефном колхозе. Мастер сказал Ларисе:

– Отправил бы я тебя за милую душу, да ты вроде замуж скоро собираешься?

– А я передумала, – пожала она плечами. – Рано мне ещё за горшки да пелёнки, погуляю ещё. В колхоз, вот, поеду.

– Ну и ладненько, – обрадовался мастер. – Собирайся тогда.

Глава 8

Эта поездка оказалась счастливой удачей. Утром у заводской проходной в автобус рассаживались незнакомые ей парни и девчонки, а вечером, в колхозе, они уже были одной компанией, приятелями. Каждый день машина мчала их в поле и обратно, ветер рвал её волосы и красный свитер, брошенный на плечи, как плащ. А ребята на полном ходу швыряли огурцами в коз и кур. Вечерами до полуночи играли в бридж. Проигравший выполнял любые желания. Лариса, например, завернувшись в простыню, уже под ночными звёздами отправилась на «четырнадцатую сотню» – так называлось в народе сельское кладбище. Правда, вся братия при этом сопровождала её поодаль.

Дня через три насовсем отпустила её сердце грызущая, муторная боль и пропал навязчивый, стучащий в виски шепоток: «Не хочу жить, не хочу жить…» В тот день, когда она впервые не вспомнила змеиные глаза Лёнчика, она впервые увидела Виталия.

Он спрыгнул с подкатившей к летней кухни машины, и на его голое тело была наброшена москвичка – короткое зимнее пальто. Это в тридцатиградусную жару. И была у него рыжая, уже не щетина, но ещё не борода, а на голове – розовая косыночка, повязанная сбоку узлом, как у пиратов. Он поднял руку, приветствуя всех, и произнёс лёгким, чудесно красивым голосом: «Шершель де буа!»

«Что за чудак?» – подумала Лариса, и, как потом оказалось, попала в точку. Парень сбросил москвичку, стянул косынку, и она увидела, что он невысок, полноват, волосы у него очень густые и светлые, а хлястики босоножек оборваны и волочатся по земле.

– Виталя! – крикнул кто-то из очереди, уже выстроившейся за обедом. – Ты будешь макароны?

– О, нет, – ответил он. – Я мучного не ем, мне нужно сохранять гибкую талию.

Лариса сразу поняла, что он душа этой компании. Тогда, у летней кухни, и потом, в поле, он её не замечал. Но вечером за очередным карточным боем, сдавая карты, он кинул на неё быстрый взгляд, поднял бровь и вновь спросил, чарующе играя голосом: «Шершель де буа?» А она ответила насмешливо: «Де буа, де буа, не сомневайтесь!» Тогда он долго задержал на ней свои синие-синие глаза, и спросил уже обыкновенно:

– Вы из новой партии, девушка? А как зовут, позвольте узнать?

Он проиграл и сам выбрал себе штраф. Залез на ближайший сарай и оттуда, выбросив вперёд руку, запел арию мистера Икса: «Устал я греться у чужого огня, о, где же сердце, что полюбит меня!..» Пел так искренне и печально, что у Ларисы вдруг защимило сердце.

В тот же вечер они с Виталием перестали называть друг друга на «вы». Он пошёл проводить её. Всего навсего через поляну, где напротив домика парней – их карточного притона, – стоял домик-общежитие девчат. Но они задержались на скамейке больше чем на час, а когда девушка прощалась, Виталий притянул её к себе, поцеловал, отстранившись сказал, словно подсмеиваясь над собой: «Прости, смущаюсь!» И быстро ушёл через поляну.

На другой вечер Лариса играть в карты не пошла. Её новая подруга Светка – маленькая, белобрысая, на два года старше, – позвала пойти с ней к цыганам. В колхозе жили несколько семей оседлых цыган, и Светка, независимая и очень общительная, подружилась с девушками-цыганками, ходила к ним в гости. Лариса пошла с ней – было интересно.

Цыгане купили дом на окраине одной улицы, но он казался необжитым. Зато на пустыре сразу за домом стояло три шатра, горел костёр, и в шуме и суете метушились люди. Подошли три чернокосые стройные девушки в цветастых юбках и косынках, приветливые и улыбающиеся, повели их, гостей, к костру. Чуть в стороне лежало бревно, они сели и Светлана заговорила с цыганками о чём-то им знакомом. Лариса слушала гортанные выкрики мужчин и женщин, видела мельканье юбок и рубах, резкие движения рук и блики костра на смуглых лицах, вдыхала запах дыма. Покой и восторг окутывали душу… Подбежал маленький курчавый цыганчонок в одних грязных трусиках, присел на бревне рядом с ней, ласково улыбаясь заглянул в лицо, протянул лапку и погладил её по волосам. Она тоже улыбнулась ему, а он вдруг пребольно дёрнул её за прядь и с весёлым воплем отскочил. Одна из их подруг-цыганок с криком бросилась за обидчиком, но не догнала, ласково, утешающе что-то проворковала, лёгкой рукой отвела со лба Ларисы чёлку, вгляделась, сказала: «Хочешь верь, хочешь нет, но будешь ты счастливая в любви, знаменитая будешь…» И замолчала. Лариса улыбнулась ей: «А как насчёт богатства и долгой жизни?» «Про то не скажу», – цыганка опустила руку и глаза, заговорила со Светкой.

Когда уже в темноте по тихим поселковым улицам возвращались к себе, Светлана заговорила словно бы через силу: