Качели судьбы

А расследование, наконец-то, стронулось с мёртвой точки! Ясно, что не случайно. Начали приносить плоды многодневные усилия розыскной группы. Позвонила женщина – дежурная со станции метро «Университет».

– Мне капитан Лоскутов оставил телефон, – сказала она. – На всякий случай, если что-то вспомню о субботе… Ну, он тогда меня расспрашивал, ничего ли не происходило восьмого сентября, вечером.

Кандауров, пока она говорила, успел быстро пролистать свой настольный календарь, найти записанные её имя-отчество, и когда говорившая сделала паузу, спросил:

– Вы вспомнили, Лидия Михайловна?

Женщина заметно смутилась:

– Да нет, я только подумала, может вам это нужно будет, поговорить с ним…

– Вы не волнуйтесь. С кем поговорить?

– В тот вечер, в сентябре, у нас на станции одному человеку плохо стало, сердце схватило. А теперь он пришёл поблагодарить нас, сидит сейчас здесь у меня в дежурке. Я и подумала – позвоню вам.

Кандауров поморщился, но она этого видеть не могла. Встреча с сердечником ничего не сулила, и он готов был отказаться. Но сработала давняя, въевшаяся в кровь установка: хороша любая зацепка! И он сказал в телефонную трубку:

– Попросите этого человека задержаться. Минут через десять я буду у вас.

Глава 10

Викентий набросил куртку, запер кабинет и, сбежав на первый этаж, оставил ключ у дежурного для Лоскутова. Управление находилось совсем рядом с центральной станцией метро, и Викентий отправился туда пешком.

Вдоль уходящего вглубь земли тоннеля шёл узкий коридор, огороженный перилами. Оканчивался он дверью в комнату дежурной. Кандауров думал, что увидит старичка, но сердечник, хоть и седовласый, но моложавый пенсионер, выглядел бодро. Он уважительно пожал руку Кандаурову, приветливо кивнул:

– Мне сказали, товарищ из милиции хочет со мной поговорить. Если милицию интересуют благородные поступки, буду рад содействовать. Вот, отлежал в больнице, подлечил мотор, и пришёл поблагодарить своих спасителей.

– Кирилл Кондратьевич, – стал объяснять ему Кандауров, – по времени и, приблизительно, по месту происшествие с вами совпало ещё с одним, которое нас интересует. Кроме вас мы не знаем ни одного человека, кто был бы в тот день и время здесь, на станции метро. Я понимаю, вам было не до наблюдений. И всё же – что вы запомнили?

И тут сердечник вот так сразу сказал:

– Я запомнил женщину, которая первая подошла ко мне. Молодая такая, интересная, в брюках.

У Викентия сердце остановилось на миг, он перевёл дыхание и осторожно, мягко попросил:

– Если можете, расскажите об этом подробно.

Пенсионер согласился с удовольствием.

– Знаете, когда первый приступ слегка отпускает и у тебя есть пара-тройка минут до второго болевого удара, восприятие очень обостряется. Я сполз по стеночке и так полусидел, полулежал. Я ведь ехал с дачи, на мне брюки были старые, куртка потёртая, кепочка… Вообщем, вид не внушал доверия. Люди шли молча, не глядели. Я их не осуждаю, понимаю: столько нынче пьяных стало попадаться, как никогда раньше! И сам-то к таким не подходил. А эта женщина подошла. Наклонилась, голос такой встревоженный и ласковый: «Вам плохо? Сердце?» Я ответить не могу, ртом воздух хватаю, но глаза прикрыл: «да». Она оглянулась в одну сторону, в другую и крикнула кому-то: «Скорее к дежурной, скажите – человеку плохо, сердечный приступ! И пусть бегом вызывают скорую!» Я, конечно, дословно не помню, но приблизительно так. А меня опять боль скрутила. Чувствую, она одной рукой мне голову поддерживает, другой растирает сердце. Но тут я уже сознание потерял и очнулся после укола здесь, в этой комнате. Дежурная около меня была, врач, а той милой женщины уже не было.

– Да, – подтвердила дежурная, – когда наш врач сделал укол и сказал ей, что всё будет в порядке и что «скорая» уже едет, она поблагодарила и ушла.

– Не назвалась?

– Нет, да мы и не спрашивали.

– Опишите эту женщину, – попросил наконец Кандауров, всё больше волнуясь.

Дежурная покачала головой:

– Я всё больше внимания на больного. Испугалась за него. А её не разглядывала. Ну… молодая, лет тридцать, высокая, худенькая. В брюках и куртке такой лёгкой.

– Какого цвета?

– Не помню… Тёмная. Да, тёмно-синяя. А лица её я не разглядела.

– А вот я разглядел, – неожиданно сказал сердечник. – Хорошо разглядел, не забыть.

– Так какая же она, Кирилл Кондратьевич?

Пожилой человек покачал головой раздумчиво:

– Особенно запомнились глаза. Большие, карие и такие… проникновенные. Волосы тёмные и подстрижены красиво. Как бы вам это сказать… так рисуют на картинах принцев или пажей средневековых.

Уже почти не сомневаясь, Кандауров достал из нагрудного кармана фотокарточку Климовой. Одновременно с надеждой и горечью протянул её собеседникам:

– Посмотрите, это она?

Сердечник ответил сразу:

– Да, без сомнения!

Дежурная тоже покивала головой, а потом спросила с интересом:

– Вы её разыскиваете?

Майор ответил не сразу, и во время этой паузы сердечник тяжело перевёл дыхание и произнёс, словно понял:

– С ней что-то случилось. Плохое…

Аккуратно убирая фото, Кандауров сказал: