Качели в Пушкинских Горах

В тот день я смотался с последнего урока. Когда мне надо уйти из школы, я смело иду в медицинский кабинет. Смело иду, потому что во внутреннем кармане пиджака у меня лежит точно такой же градусник, как и те, что стоят на стеклянном столе в стакане, покрытом марлей. Единственное отличие моего градусника — это то, что на нем набита температура тридцать семь и восемь. Волшебная температура. И так как я не был на последнем уроке истории, то придется рассказать о том, что тогда произошло, со слов Чичи — нашего круглого отличника, самого маленького и слабого человека в классе. Чича поэтому и учится так замечательно. Что-то не встречал я красивых и сильных отличников.

Костя стоял на исписанном цветными мелками асфальте и ждал Ленку Славину. Та вышла, и они медленно пошли через проходной двор на нашу родную Полтавскую улицу. И вот когда они вышли из двора и остановились на перекрестке, появился Капитульский. Калитульский чуть-чуть выше Кости. Волосы у него темные, вьющиеся. Он учится в седьмом классе и не в нашей школе. Костя и Ленка прошли мимо, а Капитульский остановился и принялся рассматривать афишу. Чича сказал, что тоже изучил афишу. Там было сказано, что песни народов мира исполняет Валерий Самолетов. Чиче фамилия понравилась. Ему нравятся фамилии, из которых получаются хорошие клички.

За неделю до этих событий Костя Благовещенский начал часто причесываться и смотреться в зеркало. Теперь он стал вылитым ангелом. Так, казалось, воздух вокруг глаз и светится…

Ленка и Костя стояли на перекрестке и, может быть, вовсе не заметили Капитульского, если бы он, якобы увлеченный изучением афиши, громко не свистнул себе под нос.

— Эй! Созерцатель афиш! — крикнула ему Ленка. — Забыл, куда ты меня сегодня звал?

— Куда? — Капитульский смотрел на афишу, словно учил текст наизусть.

— К соседу-гипнотизеру… — Ленка уже стояла спиной к Косте.

— Врет он, — сказал Чича, который все про всех знал. — У него сосед полковник, а не гипнотизер…

— Полковник-гипнотизер, — уточнил Капитульский.

— Это он тебя загипнотизировал, что он гипнотизер, а на самом деле он полковник, — упорствовал Чича.

— Не важно, кто он. Мне все равно интересно! — заявила Ленка. — Ау, Костик! — повернулась она. — Играй в теннис с Чичей! Я пойду к гипнотизеру в гости… Правда, что он сможет превратить меня в гибкую доску? — спросила она у Капитульского.

— Ты и так доска, — зачем-то сказал Чича, — только не гибкая, а горбыль… — но попав под перекрестные взгляды Кости и Капитульского, на всякий случай отошел подальше.

Вечером, как обычно, мы сидели на чердаке и смотрели, как голуби ходят по крыше. Ленька Белов притащил свой знаменитый приемник, и мы слушали французскую певицу. Наш дом высокий и старый. Из чердачного окна многочисленные крыши напоминают ступеньки. Великану бы какому-нибудь по ним ходить. А далеко-далеко впереди торчит шпиль Адмиралтейства. В тот вечер шпиль блестел, словно его надраили наждаком, и казался таким хрупким, что не верилось: как на его конце помещается шестиметровый корабль-парусник?

— Куда это Ленка пошла? — полюбопытствовал, глядя в окно, Чича. Он, единственный из нас, уже выучил все уроки и никуда не спешил. Уроки Чича делал мгновенно. Я еще только тапочки дома надеваю, а он уже упражнение в тетрадь строчит.

— А вырядилась как! — сказал Андрюха Рыжов и намотал на палец собственный локон. Андрюха летом собирался ехать в международный лагерь, а сейчас отращивал волосы, чтобы понравиться там девочкам-иностранкам.

Ленка была в голубых брюках и в розовой кофте с вышивкой. Она напоминала цветок. Волосы только все портили. Никак они у Ленки пышными быть не желали.

Ленька Белов поймал позывные какой-то станции. Били часы, и играла музыка. Казалось, что Ленка внизу слышит и идет в такт этим позывным.

— Пошли в дом шесть? — неожиданно предложил Костя.

— Смотреть, как гипнотизер будет превращать ее в доску? — засмеялся Чича.

— Кого в доску? Зачем в дом шесть? — Мы ничего не понимали.

— Мне Фима говорил, вчера в отходы целый телевизор выбросили, — равнодушно сказал Костя.

Ленька так и подпрыгнул. Его мечта — сделать такой телевизор, чтобы он, как приемник, ловил разные станции и все показывал на своем экране. Ленька один раз даже показывал мне (по крайней мере он так утверждал!) схему телевизора будущего. Я ничего не понял. Мама с папой говорят, что я посредственность, что мне надо не в школе учиться, а заборы красить. Стол мой завален книгами, которые я не читаю, и журналами, которые я даже не просматриваю. Мне нравится собирать значки и петь песни, где: «Дочь капитана Джанель, вся извиваясь, как змей, танцует танго-фокстрот, где в Кейптаунском порту с какао на борту «Жанетта» исправляет такелаж, матрос Гарри всаживает нож в горло атаману, а в один французский порт врывается теплоход в сиянии своих прожекторов». Значков у меня уже двести пятьдесят штук, а песни раньше мы пели на чердаке хором.

Когда мы зашли в дом шесть, то увидели около ящиков толстого Фиму. У Фимы здоровое, словно надутое воздухом, лицо и кулаки, похожие на недозревшие тыквы.