Но в тот день никто ни с кем не дрался. В тот день мастерская была выходная, и, когда мы пришли в дом шесть, ящики светились крашеными днищами, а во дворе никого не было. Мы потоптались и ушли. Только Чича, наш храбрый Чича неожиданно схватил камень и швырнул его в окно на втором этаже (дальше Чиче было не докинуть). «Вот тебе полковник! Вот тебе гипнотизер!» — в восторге закричал он. К счастью, камень угодил в водосточную трубу. Вернувшись в свой двор, мы встретили Ленку и сказали ей, что ее любимчик Капитульский трус, раз он прячется, когда мы приходим в дом шесть.
Ленка Славина живет в нашем дворе. Ленка дружит с самой красивой девочкой в классе — Олей Дмитриевой. Если Оля похожа на белокурую куклу, то Ленка похожа на эту же куклу, только после того, как с ней поиграют лет пять. Волосы у Ленки соломенного цвета, глаза серые, а лицо худое. До четвертого класса мы дружили с Ленкой, даже не замечали, что она девчонка. Однажды Чича размахался палкой с гвоздем на конце и проткнул Ленке ладонь. Мы думали, она тут же заорет и пойдет жаловаться, но Ленка даже не заплакала.
В пятом классе Ленка пошла с нами купаться в открытый бассейн. Мы сидели в мокрых трусах на камнях и смотрели, как прыгают с вышки взрослые парни. Особенно восхищались мы одним — с голубым орлом на груди.
— Надоело вас слушать, — вдруг заявила Ленка и полезла на вышку.
Она прыгнула, потом вынырнула и снова села рядом с нами. Тут же полез на вышку Костя. Он тоже прыгнул, но живот после этого у него стал красный, словно Костя целый день пролежал на солнце.
Ленка учится с тройки на четверку, а ее подруга Оля Дмитриева отличница. Когда кто-нибудь из нас просит Олю дать списать, Ленка сразу встревает и говорит, чтобы мы списывали у Чичи. Дескать, девочки списывают у Оли, а мальчики у Чичи. Такой неписаный закон она придумала.
В третий день войны мы вступили решительными как никогда. Головы легкие, кулаки тяжелые — идеальное состояние для бойца. Мы действовали, как фаланга Александра Македонского в лучшие годы. Сомкнутым строем прошли сквозь арку, сокрушив по пути возвращавшихся из школы братьев Помозовых.
Первым делом выбили из их ртов мороженое, а потом надавали глупым братьям оплеух и затрещин. Треск стоял, словно орехи кололи. Оплеухи и затрещины — самое унизительное в драке. Братья завыли, как волки.
Со стороны помойки раздавались удары палки по мусорному бачку.
— Андрюха! Сокруши Смирнова! — сказал Костя.
Андрюха улыбнулся и побежал на стук. Удары палки прекратились. Немного погодя появился Андрюха. Он дул на палец.
— Укусил… Дурак! — сказал он. Из-за угла, подсвечивая фингалом, выглянул Смирнов.
— Капитульский ходит всегда через парадную… — сказал он. — А через арку он не ходит…
— Заткнись, предатель! — ответил Костя. Смирнов пожал плечами и ушел на помойку. «Тук! Тук! Тук» — донеслось до нас.
— Эй! — крикнул Костя. — А ну в ящики! Быстро!
Погода в третий день войны стояла отвратительная. Ветер и дождь. Мы сидели в железном ящике, а капли били по крыше, как по головам. Когда кто-нибудь из нас шевелился, под ногами хрустели лампы.
И тут мы услышали голоса Ленки и Капитульского. Костя вцепился руками в железную скобу. Мы замерли.
С одной стороны, подслушивать чужие разговоры плохо, а с другой — очень даже интересно — много нового узнаешь. Ленка говорила Капитульскому про Олю Дмитриеву.
Нам было слышно, как шлепают по лужам их ботинки, а портфели стукаются друг о друга и бренчат замками. Мы сидели и боялись, как бы не услышать чего-нибудь такого, после чего вообще из ящика нельзя вылезти будет.
— Дождь… — сказал Капитульский. — У тебя ноги промокли, а щеки посинели. Вообще-то, это я должен провожать тебя до дома и нести твой портфель…
— Не надо нести никуда мой портфель… — сказала Ленка. — Не надо говорить, кто что должен делать… Если захочу, Благовещенский, как бобик, будет мой портфель таскать…
— А ты этого не хочешь?
Какая-то непонятная пауза у них возникла.
— Я пойду, — сказала Ленка.
Костя неожиданно толкнул плечом крышку и выскочил из ящика.
Капитульский засвистел. Из парадного вывалились побитые братья Помозовы и Смирнов. Толстый Фима размахивал портфелем и что-то кричал.
Но отступать им было некуда. Я выбил ногой из рук Фимы портфель и, не давая ему повалить себя на землю, держал на расстоянии прямыми ударами. Фима лез, как бык на тореодора, плакал от боли, губы у него были разбиты.
Никогда еще мы так мастерски не дрались!
И только Костя никак не мог выяснить отношения с Капитульским. На этот раз они сражались некрасиво. Они сцепились, повалились на асфальт, покатились, как две сопящие бочки. При этом они рвали друг у друга воротники. А потом поднялись, но Костя успел ударить Капитульского в подбородок, и тот снова упал, причем подвернул ногу, а Костя прижал его руки к асфальту, и мы хором сосчитали до десяти.